Lunde I. “From the idea to the ideal: the study of one symbol in Fyodor Dostoevsky’s novel The Adolescent”, Проблемы исторической поэтики. 5, (1998): DOI: 10.15393/j9.art.1998.2535


Том 5

The problems of historical poetics


From the idea to the ideal: the study of one symbol in Fyodor Dostoevsky’s novel The Adolescent

Lunde
   I
University of Bergen
Key words:
Dostoevsky
The Adolescent
Christ
the symbol of the sun
a ray of sunshine
sunset
idea of the hero
ideal
Summary: The aim of the article is to study the role of one symbol in a transient process, which is the symbol of sun, characteristic of all Dostoevsky's works. The author examines the symbol of sun in connection with duality principle (i.e., the comparison of contrast elements), which is also quite typical for Dostoevsky.


Текст статьи

Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека!

Ф. Достоевский.Униженные и оскорбленные

Исходным пунктом для публикации служит формулировка немецкого слависта Хорста-Юргена Геригка о “цели” романа “Подросток” Ф. М. Достоевского: “DieDarstellungdespubertärenBeßutseinsinmittenderMöglichkeitenseinerEntwicklung” (“Изображение сознания переходного возраста среди возможностей его развития”)1. По мнению Геригка, эта цель определяет речеведение (Erzählhaltung), или модус наррации в романе. Если смотреть на наблюдение Геригка с точки зрения концепции американского психолога Джерома Брюнера о “двойном пейзаже” (doublelandscape) нарративного мышления — внешнем пейзаже действия и внутреннем пейзаже сознания2, сразу становится ясно, что в романе “Подросток” перед нами своеобразная нарративная ситуация: главный герой является рассказчиком, и изображение всего, что происходит в романе, во внешнем пейзаже действия как во внутреннем пейзаже сознания, представляется нам в восприятии подростка, который — в возрасте двадцати одного года — взялся за написание автобиографии. Таким образом, в принципе, каждое слово в произведении предстоит как образ творческого воображения Аркадия Долгорукого, главного героя романа. Однако, как постоянно подчеркивает сам юный герой, между ним “теперешним” и ним “тогдашним” — “бесконечная разница”3.

______

© Лунде И., 1998

1 Gerigk H.-J. VersuchЯberDostoevskijs ‘JЯngling’. (Forum Slavicum, 4). MЯnchen: Wilhelm Fink, 1965. P. 17, n. 6.

2 Bruner J. Actual Minds, Possible Worlds. Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1986. P. 14.

3 Достоевский Ф. М. Подросток // Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 13. Л., 1975. С. 51. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страницы в скобках.

 

417

С точки зрения нарративного строя, рассказчик выступает одновременно как объект (само)описания и как субъект наррации, и для читателя, таким образом, воспроизводятся два параллельных текста: жизненный и литературный4. В сопоставлении и взаимоотношениях двух текстов, а также двух нарративных пейзажей для читателя открывается смысловой потенциал.

Ключевые в этом отношении слова “теперь” и “тогда” уже указывают на жанровую принадлежность данного произведения к воспитательным романам. Позиция главного героя “Подростка” состоит, словами Оге А. Хансена-Лёве, “в междубытии, в промежуточном состоянии между молодостью и взрослостью, между всеми семейными и общественными функциями, между авторством и ролью героя”5.

Наша задача — изучить роль одного символа в этом переходном процессе. Речь идет о характерном для всего творчества Достоевского символе солнца. Символ солнца и, в частности, символ косого луча заходящего солнца уже не раз становился объектом научных исследований. Помимо “классической” статьи Дурылина6, назовем опыт системной интерпретации этого символа,сделанный Лосевым7 на основе теории о принципиальной многомерности символа как такового, отдельные анализы Р. Я. Клейман8 и Ю. Бёртнеса9 и оригинальную интерпретацию данного символа А. Ковача10, который особое внимание уделяет взаимоотношениям образа “косого луча” и его лексического эквивалента “угла”. По мнению Ковача, сочетание этих двух элементов образует семантический комплекс, следовательно, при изучении символа солнца необходимо принимать во внимание и его лексический эквивалент

______

1 Хансен-Лёве О. А. Дискурсивные процессы в романе Достоевского “Подросток”. Неопубликованный конспект лекции. 1995. С. 6.

2 Там же. С. 21.

Дурылин С. Н. Об одном символе у Достоевского // Достоевский: Труды Государственной Академии Художественных наук. Литературная секция. Вып. 3. М., 1928. С. 163-199.

3 Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М.: Искусство, 1995. С. 179-184.

4 Клейман Р. Я. Сквозные мотивы творчества Достоевского в историко-культурной перспективе. Кишинев: Штиинца, 1985. С. 20-30.

5 Bеrtnes J. Polyfoni og karneval. Essays om litteratur. Oslo: Universitetsforlaget, 1993. P. 186-190, 203-206.

6 KovЗcs з. Персональное повествование: Пушкин, Гоголь, Достоевский. (Slavische Literaturen, Texte und Abhandlungen, 7). Frankfurt: Peter Lang, 1994.

 

418

(другой член семантического комплекса). Наблюдения Ковача и его сопоставление луча и угла, на наш взгляд, представляют интерес, и если рассматривать символ солнца в связи с характерным для творчества Достоевского принципом дуальности, т. е. сопоставления контрастных элементов.

Сам символ косого луча заходящего солнца носит переходный характер. Герои Достоевского умирают в час заката, нередко, однако, в этих случаях смерть сопровождается духовным возрождением умирающего или его ближних. В этом отношении символ солнца играет центральную роль. Словами Дурылина, “заходящее солнце — символ неистребимости, нескончаемости бытия: солнце заката, тихое и преклонное, есть вместе и солнце восхода: единое солнце”11.

На протяжении всего романа, и особенно в его первых частях, все мысли Аркадия наполнены вырабoткой его главной идеи — интенсивными, почти отчаянными поисками отца, становлением собственной личности. Эти стремления приводят Аркадия к лихорадочной деятельности в области концептуализации, конструирования и проектирования. Когда противоречивые сведения об отце не соответствуют его прежним идеальным представлениям о нем, Аркадий вынужден конструировать модель, образ отца, который отвечает его ожиданиям, в результате чего обретение отца заменяется изобретением отца. Это явление можно проследить в позициях и взаимоотношениях всех героев. Словами Хансена-Лёве, “роман… становится моделью, демонстрирующей всевозможные трансформации и обратные связи в рамках сложных системных соотношений между людьми и институциями; в теории радикального конструктивизма — действительность не понимается как данность, но как заданность, как динамичный процесс постоянного переосмысления, конструирования, проектирования, вымышления и интерпретации”12.

Как мы увидим в дальнейшем, эти категории играют существенную роль в процессе записывания Аркадием автобиографии.

Концептуализация подростком отца проявляется эксплицитно в речи и мыслях главного героя: Аркадий называет Версилова “будущим отцом своим” (17), “выдуманным человеком” (62), “мечтой своей” (62), “фантастическим идеалом” (63), которого он “сам таким выдумал” (62), когда же идеал

______

11 Дурылин С. Н. Указ. соч. С. 194.

12 Хансен-Лёве О. А. Указ. соч. С. 21.

 

419

не отвечает ожиданиям, Аркадий говорит, что его “фантастическая кукла разбита” (63).

Интенсивные стремления Аркадия в области самоопределения проявляются и — в нарративном плане — косвенно, через именование главного героя: помимо постоянных недоразумений по поводу фамилии Долгорукий, когда Аркадий на вопрос “Князь Долгорукий?” должен отвечать, что он “просто Долгорукий”, к нему обращаются то как к Алексею Макаровичу, то как к Аркадию Андреевичу, а Ламберт говорит, что у него “нет имени, нет фамилии” (356). Кроме того, фамилия Долгорукий неоднократно произносится как Долгоровкий и даже пишется латинскими буквами — Dolgorowky.

Главный герой романа, таким образом, находится на грани, о чем свидетельствует состояние и ход его мыслей, его ума — его “внутреннего пейзажа сознания”. В таком состоянии его мысли и воображение в значительной мере открыты для влияния на них элементов внешнего мира, в том числе и того самого косого луча заходящего солнца.

Символ солнца появляется в романе всвязи со всеми центральными героями — Аркадием Долгоруким, его биологическим отцом Версиловым,юридическим отцом МакаромИвановичем, матерью Софьей Андреевной. Те места, где появляется символ солнца, объединяет одна характерная черта: совершается нарушение фиктивного “здесь и сейчас” в виде видения, сновидения, воспоминания и т. п. В данной ситуации, нередко отличающейся предельной напряженностью, косые лучи солнца означают что-то совсем другое. Приведем в качестве примера то место в романе, где закат солнца встречается впервые: “Закат солнца… навел на меня какие-то новые и неожиданные ощущения совсем не к месту” (62. Курсив мой. — ИЛ.).

Далее солнце появляется в видении Версилова, где он описывает картину Клода Лоррена, в его собственной интерпретации сна, которая принимает вид фантастической утопии (вернее, дистопии) и, наконец, в изображении Христа из стихотворения Гейне, которым oн “всегда кончал свою картинку”. Макар Иванович говорит о луче солнца в рассказе о купце Скотобойникове.В рассказеАркадия лучсолнца появляется дважды в связи с воспоминаниями о матери. Косые лучи заходящего солнца обрамляют первую встречу Аркадия с Макаром Ивановичем (к этому центральному в романе эпизоду мы еще вернемся).

 

420

Первое появление заката солнца на Большом проспекте, наводящее на Аркадия “какие-то новые и неожиданные ощущения совсем не к месту” (62), способствует тому, что Аркадий вдруг вспоминает о матери: “Мне всё мерещился тихий взгляд моей матери, ее милые глаза, которые вот уже весь месяц так робко ко мне приглядывались” (62). В первом своем воспоминании о матери, сопровождающемся косым лучом заката, — эпизод с причащением — Аркадий тоже подчеркивает, что в его памяти прежде всего осталось выражение ее лица: “Ваше лицо, или что-то от него, выражение, до того у меня осталось в памяти, что лет пять спустя в Москве, я тотчас признал вас, хоть мне и никто не сказал тогда, что вы моя мать” (92). Описывая мать, Аркадий дает следующую характеристику Софье Андреевне:

…глаза, довольно большие и открытые, сияли всегда тихим и спокойным светом, который меня привлек к ней с самого первого дня. <…> Кроме глаз ее нравился мне овал ее продолговатого лица… (83. Курсив мой. — И. Л.)

В этих описаниях лицо Софьи, наполненное светом, напоминает икону. И в других местах в романе о ней говорится в связи с картиной, фотографией или образом. И Версилов, и Аркадий, вспоминая о Софье в ее отсутствие, видят ее портрет и утверждают, что любят ее.

Изображение Софьи Андреевны, как видно, отличается характерной образностью, преобладанием визуальных качеств. Этот элемент рельефно выделяется на фоне ее крайне ограниченных способностей в области словесного выражения. На протяжении всего романа она чрезвычайно мало говорит, быстро краснеет и выражается краткими, отрывочными и бессвязными предложениями. Но в середине романaона освобождается от этой роли:

Христос, Аркаша, всё простит: и хулу твою простит, и хуже твоего простит. Христос — отец, Христос не нуждается и сиять будет даже в самой глубокой тьме… (215. Курсив мой. — И. Л.)

Это — центральное высказывание в связи и с символикой света в романе, и с поисками Аркадием отца. Здесь Софья Андреевна выражается на языке и в стиле, который напоминает речь Макара Ивановича, и утверждения о том, что Христос “сиять будет даже в самой глубокой тьме” предвосхищают переживания Аркадия в темной тюремной каморке в самом конце романа, где он испытывает странные чувства радости и просвещения:

 

421

…может быть, никогда не переживал я более отрадных мгновений в душе моей, как в те минуты раздумья среди глубокой ночи, на нарах, под арестом. <…> Это была одна из тех минут, которые, может быть, случаются и у каждого, но приходят лишь раз какой-нибудь в жизни. В такую минуту решают судьбу свою, определяют воззрение и говорят себе раз на всю жизнь: “Вот где правда и вот куда идти, чтобы достать ее”. Да, те мгновения были светом души моей. <…> Я перекрестился с любовью, лег на нары и заснул ясным, детским сном (438. Курсив мой. — И. Л.).

Соотнося свет к образу Христа, слова Софьи Андреевны дают нам ключ к пониманию символики света и солнца в романе. Сочетание солнца и света с центральными элементами христианского контекста наблюдается и в других местах в романе. Закат солнца не раз соединяется с различными элементами христианского бытия; от деревенской церкви, купола и первого причастия в воспоминаниях о матери, молитвы Макара Ивановича и его назидательных речей — к образам Христа, как они изображаются в видениях Версилова и Макара Ивановича. В словах Софьи Андреевны, таким образом, дается модель для интерпретации символа, и мы можем проследить, как варьируются на протяжении романа в различных эквивалентных констелляциях взаимоотношения элементов внешнего пейзажа действия.

Визуальное воздействие Софьи на Аркадия дополняет вербальное влияние Макара.

Косые лучи заходящего солнца обрамляют первую встречу Аркадия с Макаром Ивановичем, которого он видит только после того, как услышал его голос, произносящий молитву. Аркадий просыпается после девяти дней бессознательного состояния:

День был ясный, и я знал, что в четвертом часу, когда солнце будет закатываться, то косой красный луч его ударит прямо в угол моей стены и ярким пятном осветит это место. Я знал это по прежним дням, и то, что это непременно сбудется через час, а главное то, что я знал об этом вперед, как дважды два, разозлило меня до злобы. Я судорожно повернулся всем телом и вдруг, среди глубокой тишины, ясно услышал слова: “Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас” (283-284).

Во время беседы “солнце ярко светило в окно перед закатом” (287) — и Аркадий, и Макар Иванович “в лихорадке” (287) и “совсем как в бреду” (290).

 

422

После беседы Аркадий вернулся в свой “угол” “и изо всех сил думал об этой встрече”:

Конечно, я рассуждал бессвязно, и в уме моем мелькали не мысли, а лишь обрывки мыслей. Я лежал лицом к стене и вдруг в углу увидел яркое, светлое пятно заходящего солнца, то самое пятно, которое я с таким проклятием ожидал давеча, и вот помню, вся душа моя как бы взыграла и как бы новый свет проник в мое сердце. Помню эту сладкую минуту и не хочу забыть. Это был лишь миг новой надежды и новой силы… Я тогда выздоравливал, а стало быть, такие порывы могли быть неминуемым следствием состояния моих нервов; но в ту самую светлую надежду я верю и теперь — вот что я хотел теперь записать и припомнить (291).

Перед нами яркий пример взаимодействия элемента внешнего пейзажа — заходящего солнца — и пейзажа внутреннего мира Аркадия. Совершается “нарративное событие” — это как трансформация, происходящая на уровне сознания подростка. Косые лучи заходящего солнца и встреча с Макаром — уже умирающим, как утверждает в конце этой сцены Софья Андреевна, — способствуют тому, что Аркадий резко меняет свое отношение не только к самому символу, но и к Макару Ивановичу, и, не в последнюю очередь, к матери, о чем свидетельствует окончание сцены.

Подросток сам выбирает те элементы внешнего и внутреннего пейзажей, которые он желает включить в свои “записки”. Мы видели эксплицитный пример этого в его словах, завершающих описание первой встречи с Макаром: “вот что я хотел теперь записать и припомнить” (291). Как автор, однако, он может скомбинировать элементы внешнего мира — окружающей его среды — сoвнутренним миром сознания своего по-новому, и этот процесс воспроизведения имеет сходство с задачей, стоявшей перед читателем, который должен, через восприятие, реконструировать связь внешнего сoвнутренним нарративным пейзажем.

Фундаментальную роль в этом процессе играют ключевыев романе категории переосмысления и переоценивания. “Припоминая и записывая” свою историю, подросток-рассказчик приглашает читателя пройти с ним весь путь осмысленияи переосмысления событий. В этой перспективе интересны некоторые замечания со стороны подростка в конце романа. Ряд сюжетных событий завершает заключение, где подрос-ток характеризует свою авторскую деятельность следующими словами:

 

423

Кончив же записки и дописав последнюю строчку, я вдруг почувствовал, что перевоспитал себя самого, процессом припоминания и записывания (447. Курсив мой. — И. Л.).

Несколько раз Аркадий подчеркивает, что для него “наступила новая жизнь” (451), открылся “новый путь” (451). Интересно, что в этом отношении он и дает свой загадочный ответ на тот вопрос, который впоследствии нередко задает себе читатель или исследователь: куда девалась его всепоглощающая “идея”? Новый путь, говорит подросток, и есть его идея, но “уже совершенно в другом виде”:

…эта новая жизнь, этот новый, открывшийся передо мною путь и есть моя же “идея”, та самая, что и прежде, но уже совершенно в ином виде, так что ее уже и узнать нельзя. Но в “Записки” мои всё это войти уже не может, потому что это — уже совсем другое. Старая жизнь отошла совсем, а новая едва начинается (451. Курсив мой. — И. Л.).

Описание нового пути, новой жизни имеет сходство с некоторыми из тех мест в романе, где встречается мотив солнца, например, на Большом проспекте в Петербурге, в “углу” Аркадия после первой встречи с Макаром. На протяжении всего романа главный герой, как мы уже видели, находится на грани, стремится к чему-то другому — в дискурсивном плане стремления эти проявляются и там, где рассказчик утверждает, что “теперь — совсем о другом” (см., напр. 280).

То, чем стали наполняться мысли и внутренний мир подростка, уже не входит в наш переходный роман; это — совсем другое, принадлежащее к тому самому началу, как и солнечный луч.




Displays: 2432; Downloads: 36;