Kretova A. “Christian commandments in Nikolai Leskov’s Christmas stories Christ visiting moujik and Offended before Christmas”, Проблемы исторической поэтики. 5, (1998): DOI: 10.15393/j9.art.1998.2542


Том 5

The problems of historical poetics


Christian commandments in Nikolai Leskov’s Christmas stories Christ visiting moujik and Offended before Christmas

Kretova
   A A
OSU
Key words:
N.S.Leskov
Christmas story
miracle
poetics of the genre
Summary: The article examines some specific features and problems of two Nikolai Leskov’s Christmas stories, focusing on the role of evangelic didactic tradition and means of its expression of stories structure.


Текст статьи

Особенность творчества Лескова такова, что за конкретно-бытовыми фактами русской реальности всегда проступают вневременные дали, открываются духовные высоты. Эта духовность ― следствие глубокой веры писателя в то, что человеческое бытие не ограничивается земным существованием. Жить без веры нельзя, ибо вера больше, чем жизнь. «Думаю и верю, что “весь я не умру”, ― писал Лесков А. И. Чертковой за год до смерти 2 марта 1894 года, ― но какая-то духовная постать уйдет из тела и будет продолжать “вечную жизнь”»1.

Эта перспектива “вечной жизни” предъявляет высокие нравственные требования. И Лесков полон желания поддержать в людях “проблески разумения о смысле жизни” (XI, 477). Выполнить эту непростую идейно-нравственную задачу во многом помогает писателю святочный рассказ ― жанр, столь любимый Лесковым.

Лесковская святочная проза разрушает стереотип рождественского повествования, восходящий к европейской литературной традиции. Русский писатель не побоялся вступить в творческую полемику с одним из главных мастеров святочной прозы ― Диккенсом, в “Рождественских повестях” которого усмотрел “деланность и однообразие”2, а также отмежевался от поставщиков “массовой святочной продукции”. “Форма рождественского рассказа сильно поизносилась, ― писал Лесков А. С. Суворину. ― Она была возведена в перл

________________________

© Кретова А. А., 1998

1 Лесков НС. Собрание сочинений: В 11 т. М., 1956-1958. Т. XI. С. 577. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте. Римская цифра обозначает том, арабские ― страницу.

2 Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 12 т. М., 1989. Т. 7. С. 4. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома и страницы арабскими цифрами.

 

472

в Англии Диккенсом. У нас не было хороших рождественских рассказов с Гоголя до “Зап.<ечатленного> ангела”. С “Зап.<ечатленного> ангела” они опять вошли в моду и скоро испошлились” (XI, 406).

Творческая задача состояла в том, чтобы разрушить штампы, проложить новые пути. Своими произведениями Лесков блестяще доказал, что и “святочный рассказ, находясь во всех его рамках, все-таки может видоизменяться и представлять любопытное разнообразие, отражая в себе и свое время и нравы” (7; 4). В отличие от большинства сочинителей святочных рассказов Лесков не создавал иллюзий, он стремился помочь читателю трезво взглянуть на жизнь и приблизиться к уяснению ее истинного смысла.

В статье “Объяснение по трем пунктам” Лесков четко формулирует свою мировоззренческую позицию: “Я имел в виду важность Евангелия, в котором, по моему убеждению, сокрыт глубочайший смысл жизни” (XI, 233; курсив Лескова).

Среди лесковских святочных рассказов ― часто необычных, курьезных, нарушающих “жанровые ожидания”, ― есть рассказы, явно ориентированные на евангельскую учительно-притчевую традицию. Таковы “Христос в гостях у мужика” и “Под Рождество обидели”.

Святочный рассказ “Христос в гостях у мужика” был написан к Рождеству 1880 года и опубликован в первом январском номере детского журнала “Игрушечка” за 1881 год. Рассказ был переиздан только в 1992 году Н. Н. Старыгиной (Литература в школе. 1992. № 5, 6).

Как и в других святочных произведениях, здесь реализуются главные мотивы рождественского повествования ― чудо, спасение, дар. При весьма прозрачных намеках на возможность рационального, логического объяснения многих чудес, здесь все же присутствует дух мистической сверхчувственности, Божественного промысла.

В творчестве Лескова мы встречаем многочисленные признания, типа того, что сделано в повести “Владычный суд”: “Я тогда был не совсем чужд некоторого мистицизма, в котором, впрочем, не все склонен отвергать и поныне, ибо, ― да простят мне ученые богословы, ― я не знаю веры, совершенно свободной от своего рода мистицизма” (12; 284).

Святочные рассказы Лескова, по замечанию самого писателя, сделанному в авторском предисловии к сборнику, “имеют элемент чудесного ― в смысле сверхчувственного и таинственного” (7; 116). “Вещи и явления, которых мы не можем

 

473

постигать нашим рассудком, вовсе не невозможны от этого… ― размышлял Лесков. ― Я признаю священные тайны Завета и не подвергаю их бесплодной критике. К чему, когда инструмент наш плох и не берет этого?” (5; 96)

В рассказе “Христос в гостях у мужика” пересекаются сферы земная и небесная. В метаморфозе очищения героя от греха долголетней обиды и гнева ― “Тимофей стал навсегда мирен в сердце своем”3 ― рассказчик усматривает “перст Божий” и предполагает, что скоро “и всю руку увидим” (6). И действительно, в финале, когда Тимофей и гости с трепетом надеются на приход Христа ― давно ожидаемого главного гостя, совершается рационально не объяснимое рождественское чудо: “…из сеней, где темно было, неописанный розовый свет светит и… выходит белая, как из снега, рука, и в ней длинная глиняная плошка с огнем… <…> Ветер с вьюгой с надворья ревет, а огня не колышет” (10).

Так люди удостоились получить знак, что “Христос среди нас!”

Столь же таинственна сверхъестественная природа видения дяде Тимофея, который когда-то смертельно обидел племянника, а после долго искал его в жажде раскаяния и прощения: “…кто-то неведомый осиял меня и сказал: “Иди, согрейся на Моем месте и поешь из Моей чаши”, взял меня за обе руки, и я стал здесь сам не знаю отколе” (11).

Самое интересное, что русский человек не подавлен величием и непостижимостью Божественного чуда, а принимает его со спокойной верой, как должное: «Я, дядя, твоего Провожатого ведаю: это Господь, который сказал: “аще алчет враг твой ― ухлеби его, аще жаждет ― напой его”» (11).

Здесь ― дорогая Лескову национальная русская черта быть “с Христом запросто, семейно”: «Я более всех представлений о Божестве люблю этого нашего русского Бога, который творит себе обитель “за пазушкой”» (1, 348).

Тут, у сердца, “за пазушкой”, как уверен лесковский герой в повести “На краю света” ― “монашек такой маленький, такой тихий” ― праведный отец Кириак, “тайны… очень большие творятся ― вся благодать оттуда идет: и материно молоко детопитательное, и любовь там живет, и вера… сердцем одним ее только и вызовешь, а не разумом… вера покой дает, радость дает…” (1, 354).

_____________________

3 Лесков Н. С. Христос в гостях у мужика // Игрушечка. 1881. № 1. С. 11. Далее ссылки на издание даны в тексте с указанием страницы.

 

474

Предсмертная молитва в устах кротчайшего отца Кириака на первый взгляд может показаться дерзостной: “Вот… риза Твоя уже в руках моих… сокруши стегно мое… но я не отпущу Тебя… доколе не благословишь со мной всех” (1, 391).

Однако в комментарии рассказчика-архиерея выражена авторская позиция: “Дерзкий старичок этот своего, пожалуй, допросится, а Тот по доброте своей ему не откажет. У нас ведь это все семейно со Христом делается. Понимаем мы Его или нет, об этом толкуйте, как знаете, но а что мы живем с Ним запросто ― это-то уже очень кажется неоспоримо. А Он попросту сильно любит…” (1, 392).

В рассказе “Христос в гостях у мужика” тот же самый “русский Христос за пазушкой” ― простодушно-доверительные отношения с Богом. Отсюда ― и упование Тимофея, что “Господь свое обещание сдержит, придет” (8), потому что однажды во время молитвы мужику послышалось: “Приду!” И в этой надежде нет греха гордыни или самовыделения. Наоборот, Тимофей ждет гостя со смирением, веруя в слова Писания, что “Сей грешники приемлет и с мытарями ест” (7).

Главное чудо этого святочного рассказа ― приход Христа не в дом, а в сердце человека, открывшееся для заповеди “возлюби и прости”. “И это мне нравится, ― говорит рассказчик, ― как злат ключ, что всякий замок открывает. А в чем же прощать, неужели не в самой большой вине?” (5).

Эта идея объединяет “Христа в гостях у мужика” с написанным десятилетие спустя святочным рассказом “Под Рождество обидели”. В обоих произведениях очевиден дидактизм авторского урока: “Как по святой воле Божией жить надо, чтобы образ Создателя в себе не уронить и не обесславить” (3).

Проповеднический пафос, обусловленный стремлением Лескова донести слово “вечной правды”, подкрепляется авторитетом Евангелия, словами Христа: “Говорю же вам, что за всякое слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься” (Мф. 12:36-37).

Лесков старался приблизить Евангельское учение к практике земной жизни. “Очеловечить Евангельское учение ― это задача самая благородная и вполне современная” (XI, 456), ― считает он. Нравственные уроки святочных рассказов Лескова наглядны, просты и доступны. Рассказчик “Христа в гостях у мужика” наставляет приятеля, хранящего долголетнюю память об обиде: “Ты, ― говорю, ― ополчись на себя. Пока ты

 

475

зло помнишь, зло живо; а пусть оно умрет, тогда и душа твоя в покое станет” (5).

“Прощай обиды, не помни зла” ― это также этическое ядро рассказа “Под Рождество обидели”.

Само название заключает в себе одну из тех “несообразностей” русской жизни, мастером в показе которых слыл Лесков, ― “обиды” наносятся даже в “дни милосердия и доброты” (как определял Рождественские праздники Диккенс). Дидактическая направленность рассказа очевидна, однако писатель отказывается от формы абстрактной нравоучительной проповеди. Он излагает “такое дело, которое каждого может касаться, а меж тем оно не всеми сходно понимается”4, поэтому задача художника имеет и конкретно-практическое значение ― напомнить людям “настоящее первое правило”. То есть снова звучит весомое “непраздное слово” “высшей правды”, которая одна только и должна быть ориентиром в жизни повседневной. Закономерен поэтому и подзаголовок святочного рассказа ― “Житейские случаи”. Так у Лескова соотносятся “конкретный”, “мимотекущий лик земной” с вековечным, непреходящим.

Большую роль играет в рассказе фактор композиционно-стилистический. Автор выступает то в качестве повествователя, то слушателя, то сам становится героем своего рассказа. В эту мозаику включены три “житейские случая” на одну тему, которые как бы вложены один в другой: нравственный опыт разрешения прошлых конфликтов должен помочь найти достойный выход из сходных ситуаций в настоящем и послужить уроком на будущее. Так что все эти короткие “рассказы в рассказе”, как обычно у Лескова, “по поводу” и “кстати”.

Интонация варьируется от строго серьезной до насмешливо-иронической. Иногда на поверхности текста фольклорная стилистика, которая придает повествованию эпический колорит: “Давно в этом городе жили-были три вора. Город наш издавна своим воровством славится и в пословицах поминается” (195). Эти пословицы отсылают к “орловскому” святочному рассказу “Грабеж”.

В одном из эпизодов ворам не удалась задуманная “смелая штука”, они успели сбежать, однако в обворованной купеческой кладовой остался мальчик, сын одного из них. Для прагматически мыслящих людей “Господь дитя на уличение злодеев

____________________

4 Лесков Н. С. Сочинения: В 3 т. М., 1988. Т. 3. С. 194. Далее ссылки на страницы данного издания указаны в тексте.

 

476

оставил. Это перст видимый: по нем все укажется, каких он родителей, ― тогда все и объявится” (197). Однако сам “обиженный” купец видит “перст Божий” в другом: “Это не христианское дело совсем, чтобы дитя ставить против отца за доказчика” (198). Сходной мыслью завершается и лесковский святочный рассказ “Пустоплясы”: “Все равно, ― говорил дед Федос, ― кто бы ни был он, ― бедное дитя всегда “Божий посол”: через него Господь наше сердце пробует… Вы все стерегитеся, потому что с каждым ведь такой посол может встретиться!” (11; 241). Поэтому, считает Лесков, человеку необходимо “наготове быть, чтобы при случае знать, как с собой управиться” (199).

“Случай” ― один из ведущих элементов поэтики Лескова ― не заставляет себя долго ждать: “а назавтра такое случилося, что разве как только в театральных представлениях все кстати случается” (199). Ощущение непредсказуемости, парадоксальности русской жизни нарастает, поэтому задача ― укрепить читателя в “разумении добра и зла” ― становится особенно актуальной там, где “куда ни толкнись, повсюду находишь какую-то беспорядочность, суету и сутолоку” (XI, 587).

Верный своему принципу документальности повествования, Лесков ссылается на “своего приятеля”, которого, как и купца в первой истории, “под Рождество обидели”. И чтобы окончательно убедить читателей в достоверности “житейских случаев”, героем третьего эпизода становится сам автор, который берет на себя и роль рассказчика. Кстати, фактическая сторона рассказа подчеркивалась Лесковым в его письмах. Сам писатель, видимо, был когда-то серьезно “обижен” именно “под Рождество”. В письме к П. И. Бирюкову от 30 декабря 1888 года Лесков говорит о своей реакции на происшедшее: “Потрясение, внесенное в мою душу обидою и ограблением, несколько утихает” (XI, 409). О фактической основе рассказа Лесков подробно писал Л. Н. Толстому 4 января 1891 года в ответ на толстовский похвальный отзыв: “Тут с начала до конца все не выдумано” (XI, 472).

По сравнению с другими историями сюжет “случая с автором” разработан с наибольшей психологической глубиной. В первом эпизоде ограбленный купец ― “человек добрый и рассудительный, и христианин” (197) ― принимает верное решение сразу. Во втором ― обворованный приятель автора никак не может справиться с обидой, ведь украдены не просто вещи, а вещи “заветные”: деньги на похороны и даже “билет на могилу рядом с матерью” (200). Автор стремится

 

477

помочь приятелю, а для того ссылается на собственный подобный опыт. Очень тонко и ненавязчиво возлагает он на себя функцию наставника, слово которого весомо и авторитетно именно потому, что он сам через “мучительные сомнения” вышел на верный путь.

Портной, укравший его шубу, был отдан под суд. “Зло” наказано. Однако уже в первой встрече “обиженного” и “обидчика” начинает пробиваться неприкрытое сочувствие к “злодею”: “…сторож бережет какого-то человека худого, тощего, волосы как войлочек, ноги портновские колесом изогнуты, и весь сам в отрепочках… <…> …и общий вид какой-то полумертвый” (201).

Невольное душевное движение навстречу чужому страданию в дальнейшем обретает силу голоса совести, которая способна мучить героя не меньше, чем обострившаяся физическая болезнь. Нравственная чуткость не позволяет избавиться от наваждения: “У меня из головы не идет мой портнишка и его жена с детьми” (202).

Подспудное ощущение неправоты прорывается на поверхность сознания, становясь убеждением: “…чувствую, что будто я сделал что-то такое, хуже, чем чужую шубу унес… И никак от этого не избавиться” (203-204).

Очередной лесковский парадокс ― “обиженный” и “обидчик” поменялись местами. В святочном рассказе, даже изображающем “житейские случаи” с заявленной установкой на достоверность, все же не обойтись без чудес. “На то святки!” ― лукаво восклицал Лесков в рассказе “Уха без рыбы”. ― “Пусть все будет каждому ясно и понятно, а таинственное, как увидите, все-таки где-то прокрадется”5. И вот по ночам герою начинает являться призрак портного. Это, конечно, не святочный Дух диккенсовского толка. Борьбу в душе героя Лесков рисует немного лукаво, подшучивая. Трагикомическое освещение событий вообще характерно для “коварной” манеры Лескова: “и смешно, и досадно, и жалко, и совестно” (203).

У “чуда” обнаруживается самое банальное объяснение. Автор предупреждает, что виной всему ревматизм, который “ночью спать не дает и в лица перекидывается” (203). Но закономерно, что разбуженное нравственное чувство героя персонифицируется именно в облик обиженного им человека, что муки совести обостряют и физическое страдание. Одна комическая деталь не может не вызвать улыбки: призрак

_______________

5 Лесков Н. С. Уха без рыбы // Новь. 1886. Т. VII. № 7. С. 352-358. С. 353.

 

478

портного является с “холодным утюгом” и “начинает холодным утюгом по больным местам как по болвашке водить… И все водит, все разглаживает, да на суставах острым углом налегает…” (203). Образы болезненного сна оказываются сильнее самой реальности, переходят в жизнь: “и так он меня прогладил, что я поскорее дал шесть рублей, не полегчает ли если уж не на теле, так хоть на совести” (203).

Герой осознает неправедность мирского суда, когда вещь ценится выше человеческой судьбы: “Он теперь за мою шубу в остроге сидит, а с бабой и детьми-то что делается…” (202).

Абсурдность ситуации в том, что судейское решение не принесло удовлетворения никому: “А мне от всего этого суда и от розыска что в пользу прибыло? Ничего он мне никогда этот портняшка заплатить-то не сможет… А зачем же была эта явка-то подана?” (202)

Понимая алогичность, неправедность работы судейской машины, герой не желает уподобиться ее составной части ― стать палачом семьи: “Заморить-то ведь это и палач сможет, а ты, небось, за один стол не хочешь сесть ни с палачом, ни с доносчиком” (203).

Лесков не хочет принять позицию “законников разноглагольного закона”, противопоставляя им “глаголы вечной жизни” (205).

В письме к А. С. Суворину у Лескова есть знаменательные слова: “…я не мщу никому и гнушаюсь мщения, а лишь ищу правды в жизни” (XI, 297-298), ― такова и авторская позиция в рассказе.

Притчевый учительный смысл изложенных в рассказе “житейских случаев” в финале естественно переходит в рождественскую проповедь, напрямую обращенную к читателям. Лесков призывает каждого активно приобщиться к поискам истины: “Читатель! будь ласков: вмешайся и ты в нашу историю, вспомяни, чему учил тебя сегодняшний Новорожденный: наказать или помиловать?” (205)

Писатель убеждает: «Может быть, и тебя “под Рождество обидели”, и ты это затаил в душе и собираешься отплатить? <…> Подумай… <…> Не бойся показаться смешным и глупым, если ты поступишь по правилу Того, Кто сказал тебе: “Прости обидчику и приобрети в нем брата своего”» (205).

Так достигается смысловая объемность, свет “вечной истины”, заповеди освещает актуальные проблемы, что предполагает и лирическую устремленность автора, позволяющую ему быть всегда “близко к читателю”.




Displays: 2605; Downloads: 33;