Текст статьи
Б. А. Успенский и Ю. М. Лотман в одной из своих совместных работ описали одно из наиболее устойчивых противопоставлений, “строящих русскую культуру на всем ее протяжении между крещением Руси и реформами Петра I” — оппозицию “старина—новизна”1:
Она оказывается столь активной и значительной, что с субъективнойпозиции носителей культуры на разных этапах вбирает в себя или подчиняет себе другие важнейшие противопоставления, а именно: “Россия — Запад”, “христианство — язычество”, “правильная вера — ложная вера”, “знание — невежество”, “социальный верх — социальный низ” и проч.2
В. И. Даль, заявляя в своих сказках проблему поисков исконных основ национальной культуры, актуальной для конца XVIII — первой половины XIX века, также пытается разрешить ее путем различных противопоставлений и отождествлений.
“Пяток первый” — одно из литературных начинаний Даля, а сказки — лишь малая часть наследия писателя, и, на наш взгляд, очень важно выяснить, как связаны они с главными творческими тенденциями и в чем специфичность выражения в сказках авторских устремлений. Образы “Пятка первого”, художественные и стилистические приемы, разработанные В. Далем в этом цикле, в полной мере используются им и в более поздних “русских” сказках. Так, образ свата Демьяна встречаем в “Сказке о воре и бурой корове” 1834 года. В “Сказке о купце с купчихою и о выкраденном
_______
* © Тарасов К. Г., 2005
1 Успенский Б. М, Лотман Ю. М. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. 1: Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1996. С. 342.
2 Там же. С. 342.
176
у них сыне” сват Демьян и кума Соломонида уже среди слушателей. О них же идет речь в “Сказке про Жида вороватого, про цыгана бородатого”:
Детки, детки, покиньте игрушки, да идите ко мне на ватрушки; а ватрушка моя ни жареная, ни печеная, мучицей не подсыпана, маслицем не подправлена; сыру в ней нет, и теста не бывало — ватрушка моя сказочка скороспелая, писана, переписана, да и мастером печатным на бумагу тиснута; сват Демьян ее сказывал, кума Соломонида слушала, да придакивала; а я, благословясь, уснул…
“Сказку о бедном Кузе — бесталанной голове и о переметчике Будунтае” снова рассказывает сват Демьян. И это только один пример использования литературного образа.
Уже в известном вступлении к пяти первым сказкам обнаруживает себя полемическая подоплека, проходящая через весь цикл и связанная с антиномиями “свое — чужое”, “здешнее — заморское”, “русское — нерусское”, и такого рода противопоставления мы можем наблюдать во всех пяти сказках. Приведем несколько примеров:
А кому сказка моя про царя Дадона золотого Кошеля… не по нутру — тот садись за грамоты французские, переплеты сафьяновые, листы золотообрезные, читай бредни высокоумные! Счастливый путь ему на ахинеи, на баклуши заморские… (I, 3)3
…а по мне да по свату куцое платье, французская булка, на свет не родись! Нам подай зимою щи с пирогом, кашу, летом ботвинью, либо окрошку, тюрю, поставь квасу, да ржанова хлебца ломоть, чтобы было за что подержаться, да зубами помолоть… (II, 24)
Я вам сказку скажу…, сказку новую как пуговку, модную как гнутые оглобли, затейливую как пудель в шароварах, что за комедиантом ходит…
Не подбивайтеся под нашего брата, грамотеи велемудрые, соглядатаи, мытари, оценщики, браковщики, орехогрызы неутомимые! (IV, 55)
На образном уровне выразителями категорий “свое”, “здешнее”, “русское”, с одной стороны, и “чужое”, “заморское”, “нерусское” — с другой, являются:
_______
3 Здесь и далее тексты “Пятка первого” цитируются по изданию: Сочинения Владимира Даля: В 8 т. Т. VIII. СПб., 1861. С. 1—86. В скобках после цитаты римской цифрой указывается порядковый номер сказки в цикле, арабской — страница.
177
I. Иван — царь Дадон (Дадон — неуклюжий, нескладный, несуразный человек4) золотой кошель и двенадцать князей его.
II. Русский народ — Шемяка.
III. Рогволод и Могучан — князь Сенька, княгиня Шапка, Белоус Переметная сума, “ведьма чалоглазая, Карга Фоминична, по прозванию Редечная терка”, Баба-Яга, “Змей летучий Горыныч”.
IV. “Новинка-диковинка доморощенная” — Загишпанское государство.
V. Солдаты, команда корабля — черт Сидор Поликарпович.
В связи с указанными выше категориями и их значением в творчестве В. И. Даля особый интерес представляет композиция более поздней “Сказки о прекрасной царевне Милонеге-Белоручке, про прозванию Васильковый глазок, и о трехстах тридцати трех затяжных волокитах и поклонниках ея”.
Три жениха красавицы Милонеги соревнуются в рассказывании сказок. О “похождениях поучительных принца Адольфа Лападейского на острове Вечного Веселья” говорит первый жених “из земель приморских, далеких, полуденных”:
Близ стран полунощных, у моря Ледовитого, лежат земли холодные, коих жители не наслаждаются благорастворительностью воздуха, а ходят на лыжах бить белых медведей и тюленей по лесам неимоверно высоким, по снегам сыпучим, по громадам вековых ледяных гор; славился в тех землях промыслом звероловным, считался ловчим неустрашимым, принц Адольф, по земле своей Лападийский.
Второй гость “из стран Восточных”, из “земли за-Хвалынской” рассказывает “о Халифе Багдадском, о семи славных мудрецах его и о прокаженной”:
Сын наследовал достояние отца, почившего во глубокой старости. Достояния было много, ибо отец был Халифом Багдада и владел лучшею страною земли нашей, повелевая правоверными. Наследник был красавец душой и телом, верный чтитель пророка, верный слуга курапа, достойный обитатель седьмого неба и обладатель гурий…
_______
4 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т., Т. I. М., 1956. С. 414. Далее цитируем по этому изданию, указывая в скобках источник — Сл., римской цифрой обозначаем том, арабской — страницу издания.
178
Как только третий гость, русский, начинает “Сказку о Морозе Снеговиче и о двух родных братьях”, читатель тотчас узнает язык рассказчика “Пятка первого”:
Сказка голая, что епанча однополая; сказка без хлеба без соли, сказуется через силу, слушается поневоле; моя сказка одета, обута: в начале стольничают, в конце бражничают, а посередке пьют, да гуляют, да добрых людей вспоминают.
Милонега, выслушав все три сказки, решила выйти за того, кто “сказки говорит не восточные и не западные, а свои, коренные, доморощенные”.
По справедливому замечанию И. П. Лупановой, “тяжеловесные печатные” сказки иноземных сказочников, не имеющие ничего общего с русским фольклором, нужны Далю “лишь как подсобный материал для того, чтобы оттенить красоту русского слова и русского мастера слова”5, чтобы еще раз показать читателю суть языка народного, отличающегося от письменного наличием духа русского, ясности, краткости и простоты выражения:
В народном языке находим мы все то, чего у нас не достает в языке письменном, и чего не достает в нас самих: русскийдух6.
Полемический настрой, заявленный уже в “Пятке первом”, присущ многим художественным произведениям, статьям и письмам Даля, а также его сборнику пословиц и, тем более, Словарю:
Да, для нас не годится Запад, нам пора собрать разметанные, сонные члены свои и встать и протереть глаза, на чужом пиру с похмелья, и приняться на свой пай за работу…7 (1841)
Кто говорит, что у нас нет ничего путнего и что все надо перекорчевывать по-заморскому, тот не знает своего отечества, говорит наобум и вредит этим много8 (1856).
Нет, языком грубым и необразованным писать нельзя, это доказали все, решавшиеся на такую попытку, и в том числе,
_______
5 Лупанова И. П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX века. Петрозаводск, 1959. С. 348.
6 Даль В. Словесная речь // Семейные вечера. Старший возраст. 1886. № 2. С. 102.
7 Переписка В. И. Даляи М. П. Погодина.Ч. 1 / Публ. А. А. Ильина-Томича // Лица: Биографический альманах. Вып. 2. М.; СПб., 1993. С. 313.
8 Даль В. Письмо к издателю А. И. Кошелеву // Русская беседа. 1856. Т. III. С. 15 (разд. “Смесь”).
179
может быть, и сам составитель словаря; но из этого вовсе не следует, чтобы должно было писать таким языком, какой мы себе сочинили, распахнув ворота настежь на запад, надев фрак и заговорив на все лады, кроме своего; а из этого следует только, что у нас еще нет достаточно обработанного языка народного. Другого, равного ему источника нет, а есть только еще притоки; если же мы, в чаду обаяния, сами отсечем этот источник, то нас постигнет засуха, и мы вынуждены будем растить и питать свой родной язык чужими соками, как делают растения тунеядные, или прищепой на чужом корню9 (1862).
Говоря о “своем — чужом”, “русском — нерусском” и т. д., Даль апеллирует еще к одной антиномии, ставшей едва ли не заглавной в его творчестве и вытекающей из ранее перечисленных: “православный — неправославный”; “крещеный — некрещеный, нехристь” (Православие — правоверие, истинная вера, ученье; Сл. III, 380). Данную антиномию можно продемонстрировать следующими примерами из сказок.
Иван, молодой сержант, рассказывает Котыш-Нахалу, что служил “некрещеному (здесь и далее выделено мной. — К. Т.) царю своему в земле, что за триста конных миль…” (I, 15).
“Сказка о Рогволоде и Могучане” начинается авторским обращением к землякам:
…вы язычники и поклоняетесь идолам росту исполинского и кумирам искаженным, по желанию и самовольной прихоти созидаемым! Они являются и пугают вас, жалуют и виры налагают, мучат бесчеловечно, братаются и снова кары насылают страшные; …веки тьмой непроницаемой налегли на жит и бытие ваше; отголоски слабые в преданиях изустных отзываются и замирают… (III, 33)
Обращение заканчивается обещанием избавить “одногнездков” своих от забвения:
…я знаю грамоте российской скорописной и предам память вашу потомству, я избавлю вас от забвения!” (III, 34)
Князь Сенька и княгиня Шапка властвовали “за полями, за лесами, за морями дальними, от нашего отечества в расстоянии таком неизмеримом, что глазом не окинуть и пядью
_______
9 Даль В. Напутное слово (Читано в Обществе любителей Русской словесности в Москве, 21 апреля 1862 года) // Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I. С. XXII.
180
не перемерять” (III, 34). Рогволод и Могучан, получившие в финале сказки имена Рюрик и Синав, и их третий брат, получивший имя Трувор, были украдены по поручению Сеньки и Шапки ведьмой чалоглазой у “неведомого царя варяжского”.
Действие “Сказки о новинке-диковинке” происходит “в некотором царстве, за тридевять земель” в “весьма отдаленных от нас западных Загишпанских странах” (IV, 61).
В сказке “О похождениях Черта-послушника” Сидор Поликарпович описывает столицу “ледовитой страны”, где живут “северные люди, дюжие телом и крепкие духом” (V, 76):
…древнюю столицу свою, до которой нет нам приступу от великого множества церквей, коих числится сорок сороков, — отстояли они ныне снова и подняли на дым, дабы не досталось в руки иноплеменникам двадесяти языков, под предводительством подручника нашего на царя и землю их покусившихся; и уморили они тех иноплеменников захожих голодом и холодом, и уходили и извели оружием… (V, 76)
И. С. Аксаков в одной из своих статей писал:
Вне народной почвы нет основы, вне народного нет ничего реального, жизненного, и всякое учреждение, не связавшееся с корнями с исторической почвой народной, или не выросшее из нее органически, не дает плода и обращается в ветошь. Все, что не зачерпывает жизни, скользит по ее поверхности и тем самым уже осуждено на бессилие и становится ложью10.
Творчество Даля “зачерпывает”, оно питается как раз теми корнями, о которых пишет Аксаков. Оно питается великолепнейшим знанием русской жизни, ее обычаев и традиций, того, без чего, по мнению Даля, Русь не может существовать — православия.
_______
10 Аксаков И. С. Возврат к народной жизни путем самосознания // Сочинения И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество. 1860—1886: В 2 т. Т. 2. М., 1886. С. 4.