Текст статьи
Есть люди, судьба которых — быть в истории культуры тем, что называется «спутники великих». Е. П. Иванова (1879—1942) знают как лучшего друга Блока. Блок отметил, что в нем «есть единственная неистребимая и нерастворимая ценность: он — лучший из людей» (дневниковая запись от 16 февраля 1913 года). «От того, что живут на свете такие люди, жить легче: в них — опора» (письмо В. Н. Княжнину от 30 апреля 1913 года)1. Составители аннотированных указателей, наверное, затруднились бы в пояснениях к этому имени. Детский писатель (?), публицист (?) (автор нескольких статей, опубликованных в «Новом пути», «Мире искусства», «Вопросах жизни» и в некоторых малоизвестных газетах), религиозный мыслитель (?) — скорее, его можно назвать «мистиком». Именно так — «петербургский мистик» — и называл его Блок.
Сам Е. Иванов понимал свое положение «около» и даже (в предсмертные уже годы, когда начал писать воспоминания) обратил свои инициалы Е. П. И. в криптоним, прочитанный как одно из значений греческого предлога «επί» — «около». Вот только «эпигоном» назвать его было бы неправильно. Он был не из тех, кто подражает, а из тех, кто «порождает». Он «выговаривал» (иногда, можно сказать, и «выбалтывал») свои «темы», не задумываясь дарил их — часто их подхватывали Блок, А. Белый, Мережковские.
_______
* Фетисенко О. Л., 2008
1 Письма Александра Блока. Л., 1925. С. 202.
515
Иногда даже названия не принятых к печати произведений Иванова несколькими годами позже использовались другими авторами (хорошо знакомыми с его неизданными текстами)2. Кроме того, Иванов умел «вычитать» у своих первых учителей — Мережковского и Розанова — то, что они сами не видели в своих текстах. И потом скромно отвечал на их недоуменное удивление:
Я же все взял у вас.
В незавершенной автобиографии Иванов описал первое зрительное впечатление своего младенчества, его можно прочитать в «мистическом ключе»:
Помню окно, тусклый свет серого дня и на подоконнике голубь или несколько голубей. <...> Меня кто-то держит на руках, и я вижу голубей.
Мне потом говорила наша кухарка Матрена о том, как она носила меня на руках, утешая, когда меня отняли от груди мамки. Я все плакал и томился, и вот она поднесла меня к окну, и я увидел голубей, и утих и улыбнулся (РО ИРЛИ. Коллекция М. С. Лесмана).
Тема жизни и духовный хлеб Е. Иванова — Евангелие. Д. Е. Максимов писал:
Он никогда не расставался с Евангелием, всегда носил его при себе и наполнял свой дневник цитатами из евангельских текстов3.
Это так, но, правда, сам Иванов, постоянно проповедовавший Христово учение, говорил, что никогда не доставал свое Евангелие на людях:
С отроческих лет я носил, не зная еще почему, Евангелие при себе. Оно лежало в моем боковом кармане у сердца, никогда не вынималось и не читалось при других, и даже скрывалось. Как в Евангелии, так и в кресте, есть тайное присутствие Его4.
Р. В. Иванов-Разумник в письме Е. Иванову (март 1941) по поводу своего впечатления от переписки Блока с Ивановым, опубликованной в 1936 году, не без иронии заметил:
...Блок — растет, Женя — каков в колыбельке, таков и в могилку. Он сразу достиг такой вершины (Христос), что
_______
2 Так было, например, с рассказом Иванова «Чертова кукла» (у 3. Гиппиус вышел роман под таким названием).
3 Максимов Д. Е. Александр Блок и Евгений Иванов // Блоковский сборник. 1. Тарту, 1964. С. 347.
4 ИРЛИ, ф. 662, ед. хр. 81, л. 34—35.
516
с нее уже не видел иных путей и все плоды мира для него прогоркли5.
Иванов вырос в религиозной, но не церковной семье и практически без религиозного воспитания. Можно сказать, что ему пришлось «до всего доходить самому», ошибаясь и проходя через многие «соблазны эпохи»6. Но чистота души и «правое сердце» позволяли из всего взять «потребное». Так, встречи с Мережковскими и Розановым привели Иванова к первой сознательной исповеди и причастию (после обязательных «гимназических»). Очень скоро «рыжий студент Иванов» будет пытаться «обратить» своих учителей, вернуть их к Церкви, называемой теми «исторической».
Свое состояние трепетного ожидания «нового слова» Иванов так передал в воспоминаниях (1936):
Горящая вера в то, что «мы» накануне чего-то огромного... накануне какого-то откровения последнего и первого Слова, в котором все тайное станет явным и выразятся несказанные тайны сердец всех людей от создания мира — жила и билась во мне и пьянила мою жизнь.
Тут не было личной гордости, что это «мы», но была радость и тревога ответственности, что это у нас, в нашем городе, в нашей стране. Лично себя я чувствовал в этом деле пигмеем, но радовался за тех, кто призван участвовать в этом откровении Нового слова, вечно нового (ИРЛИ, коллекция М. С. Лесмана).
В другом варианте незавершенных воспоминаний (ок. 1940) Иванов рассказал о круге своих интересов начала 1900-х годов:
О чем же, бишь, я разглагольствовал?
О Слове, о Слове Божьем, крепком и безсмертном, которое как ключ, открывающий и закрывающий бездны, откроет нам
_______
5 Блокиана в собрании М. В. Лесмана / Публ. А. В. Лаврова // Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. М., 1989. С. 349. Здесь аллюзия на статью В. Розанова «Об Иисусе Сладчайшем и о прогоркших плодах мира», но для нас важна не она, а пусть и ироничная констатация факта: «...сразу достиг такой вершины (Христос)».
6 Ср. в незавершенных воспоминаниях (1936): «Я... слепо веруя, увлекал<ся> всем, ч<то> п<ечатал> М<ир> Иск<усства>. <...> Две сферы. Религ<ия> и искусство».
Прежнее отношение к религии. Евангелие читали, но не... в глубину. Это был<о> с 1896 г. — с Верой. <...> Евангелие нас делало достойны<ми> Ее. Церковности преж<де> не было, не счи<тая> <...> молитвы и часовни... Путаница искусст<ва> и религии. Стремление выйти из эт<ой> путаницы.» (ИРЛИ, коллекция М. С. Лесмана).
517
тайны Царства небесного и на земле как на небе, откроет тайны, сокровенные в притчах жизни от создания мира. Мне верилось, что (вот! вот!) оно откроется: что уже близко его касаются Мережковский и Розанов, и еще миг — найдем это «все-победное» слово, о котором можно как встарь сказать «слово мое крепко» — аминь.
Считая Мережковского и Розанова своими учителями, я сам старался докапываться до него, как до клада в «Иванову ночь».
Слово как таинственный корень-камень наших сказаний являлось тем камнем, который отвергли строители, а он стал во главе угла всего здания, познания.
Копался я и в «древнем благочестии» староверов, с которыми имел родственную связь по линии матери моей (бабушка была староверка федосеевского толка), копался я в так называемом «двоеверии» народного эпоса, который оживал в представлении сект «хлыстов-христов», копался я и в культурном творчестве, в его искусстве литературы, живописи, музыки.
Скрытое, влекущее к себе с детства, таинственно любимое в Церкви, с детства же заглушаемое разумным сознанием взрослого, вдруг открывалось и оживало в каком-то чудном новом свете от толчков-толков с одной стороны «хлыстов», с другой стороны, от «солярной» (т. е. солнечной) теории наших собирателей народного эпоса.
Эта «солярная теория» и доводилась у меня до конца, то есть до Христа (Солнце-Митра): Через раздвоение двоеверия к новому единению в новом озарении найденного слова, звучащего согласно до единой юты и черты со словом Евангелия правды.
На последнем проверялась подлинность истинности найденного слова.
<...> Лик солнца в лице человека, лик человека в лице солнца, и месяц и звезды, и вся краса поднебесная — как «лики» человеческие и животные: и наоборот, лики человеческие и животные в лике звезд, месяца и солнца. <...>
И солнце восходящее плывет по волнам как золотой корабль, ладья.
Ладья на море и солнце с ладьи проповедает всем стоящим и проходящим по брегу. И рыбы и камни внемлют проповеди солнца на золотом челне: на его языке Франциск проповедует рыбам и камням, и они внемлют ему.
Или мы в поле, и солнце колос восходит из земли, это Христос колосится на поле, «хлеб жизни»; и в колосе и в златом хлебе, огненной чаше солнца на горизонте, все Он, сущий на земле, сый на небесах, Сын человеческий7.
_______
7 ИРЛИ, ф. 662, ед. хр. 40, л. 27 об.—28.
518
С 1902 года Иванов начал писать на религиозные темы. Первая публикация в 1903 году в «Новом пути» — письмо «К "спящим от печали"». В другой статье для «Нового пути» (рецензии на постановку в Александрийском театре «Эдипа в Колоне») впервые использовано понятие «нагорной радости», которым можно выразить суть евангельской проповеди Иванова.
Ей, гряди же, гряди Господи! Еще язычникам Неведомый Страдалец-Бог, рушитель всех оков Проклятья!
Грозная туча, буря небывалая надвигается в последний душный, сумеречный день. Вот налетела и грянула, раздрав мрачную завесу, крестообразная молния Голгофы.
Блеснул из тучи меч «Всадника на белом коне» и сразил «зверя из бездны»... Разрушил проклятие и дал благословение Смиривший ночного Пса, зверя черного из бездны... И за разодранной завесой проклятия видим новое небо и новую землю, новые горы и долины. Солнце взошло!..
И освобожденный, поднимается хор на гору, уже благословенную, выше, выше к «нагорной радости»8.
«Миссия» Иванова — пробуждение в людях детской любви к Богу.
Думаю, прежде должны явит<ь>ся Мария и Предтеча, которые приготовят путь Господу. Прежде должно быть еще крещение Иоанново, возвращающее «сердца отцев их детям», сердца древней невинности детской мира, тогда приидет Христос в сердца наши, могущие слушать (запись от 28 сентября 1905 года)9.
В Великую среду 1904 года, 24 марта, идя по Театральной улице, Иванов записал в дневнике:
Я бы хотел быть той силою, которая рождает жажду Боговидения, Богослышания.
У нас равнодушие к Богу царит, оттого мы и не хот<им> его глазами видеть, ушами слышать.
Зайдя в Казанский собор, он продолжил запись:
Разве увидевший Бога Христа может ненавидеть Его? Он ненавидит не Его, а того, за кого он Его принимает. И разве у того, кто рядом с Богом, есть ненависть.
Но я говорю вам ненавидеть того, кого вы за Бога принимаете, ибо это не исти<нный> Бог и вы не знаете еще истинного Бога. Он есть Бог радос<ти> <...> радос<ть> и ликовани<е>
_______
8 Новый путь. 1904. № 2. С. 258.
9 ИРЛИ, ф. 662, ед. хр. 15, л. 60.
519
спасения от надвига<ющейся> гибели. Да радует<ся> сердце ваше...10
В Страстную субботу того же года, 27 марта, он записывает:
Мы только умеем приготовляться к празднику, праздновать же его мы не умеем. <...> Дни идут за днями в ожидании праздни<ка>. Приходит ожидаемый и нет весели<я>, и мы все скучаем и бродим с ки<слыми> лицами. Потому что мы разучи<лись> праздно<вать> и веселиться перед Богом, а научены только посту и скорби покаяния, терп<ению>, труду, толь<ко> приготовле<нию> к празднику. Приготоле<ние> заслонило сам праздник.<...>
Боюсь, как бы на евангел<ьской> брачной вечери нам не оказаться с унылым<и> постными лицам<и> одетыми во вретища, а не в бел<ые> одежды брачные.
Боюсь, ка<к> бы с приш<ествием> Сына Челов<еческого> в Силе и Славе Воскресной не повторилось бы в обратн<ом> виде то, то было в перв<ом> пришествии: не приняли бы Его ожидаем<ого> в посте <со> скор<бным> лицем... за антихриста.
Ка<к> бы лучезар<ное> радостн<ое> лице идущее<го> в силе и славе не показалось бы не понятн<ым> и неожид<анным> как в первое пришествие...11
О той же «детской» любви к Богу и о радостном Божием лике запись от 21 сентября 1905 года:
Милое лицо у Бога мы потеряли, заглушили своим сухим, черствым об Нем представлением. <...>
Милого Божиньку, Бога мы потеряли, убив его своим представлением о Боге, как сверхчувственном, далеком. <...> Милого Бога, которого можно любить, мы утратили...12
В дневниковой записи от 20 февраля 1906 года находим запись:
Чтоб Евангелие живо воспринималось, надо перевести его на родимый язык. Язык родного неба и земли, лесов, холмов и вод. В Палестине не тот же ли месяц восходит и на горизонте серп его, и не то же солнце сияло, что и у нас сияет, но у нас тот же месяц и солнце в иных красках сияют иначе и отражается в водах по-иному, по-нашему, так и в душах Евангелие переводится на родной язык.
Прямо возвещу вам об Отце, без притчи. Языком новым в притчах природы13.
_______
10 Там же, ед. хр. 6, л. 13 об.—14.
11 Там же, ед. хр. 6, л. 20 об.—21.
12 Там же, ед. хр. 15, л. 48—48 об.
520
За год до этого, летом 1905 года, Иванов и сам пережил это откровение «в притчах природы». В дневнике от 9 июня 1905 года сделаны первые развернутые наброски под названием «Нагорная радость»:
Что есть тайна Божия?.. <...> Тайна есть Богокасание. Видели <в> 6 час. <...> утра слезу росы в густой траве, блестящую как камень самоцветный бездонной глубины. Вот тайна. Ибо Бога узрили... Бога коснулись. И последняя тайна сокровенная от создания мира, есть тайна Богобрачия. «Нагорная радость». Воскреснет мир в победившем проклятье мира Христе. Воскрес<нет> мир пред Богом Отцем. И «сыны воскресения» будут отходить ко Отцу Небесному в обители Его и опять приходить в наш милый мир. Потому буди рождение и умирание. Но смерть уже не есть проклятие. «Восхожу ко Отцу Моему и Отцу Вашему, Богу Моему и Богу вашему».
Мир ост<ается> миром со своим законом Неба и земли. <...> Но уже не могут умирать (проклятие), потому что суть «сыны воскресения» и вкусим Жизнь вечную. <...>
«Нагорная Радость» есть Воскресение. День последний Христов. <...>
В саду Гефсиманском Ночь. <...> И там уже сходит Нагорная радость Отца, познан<ного> Сыном брачно плотию и кровное, но еще не прославленное. <...>
Почему радует нас всякое Богокасание через образа, даже иконы, через плоть земли, неба синего, звезд, хлеба и травы... в радости Богокасан<ия> чуем Нагорную Радость Богобрачия... Лобзаем Нагор<ную> Радость...
Первое предчувс<твие> нагор<ной> радости в беременности. Когда мы во чреве своем почувство<вали>, что имеем нечто от плоти и о<т> Духа14. <...> Мария и Елизавета в Нагорной стране.
***
Два Лица, две горы у Нагорной Радости Христовой. Сион гора и Голгофа гора.
Радуйся Сион, гора превеликая.
Радуйся Голгофа гора, место лобное16.
Благодатные летние дни дарили новые откровения. 14 июня Иванов записал:
Сегодня на холмах с соснами за Выркой многое почувствовал. Небо безоблачное совершенно. Не очень жарко. Лазурное
______
13 Цит. по: Тетрадь Иванова с выписками из дневника (Там же, ед. хр. 40, л. 285 об.).
14 В другой дневникой записи Иванов даже скажет: «Надо забеременеть Евангелием, как Зиглинда Зигфридом».
16 ИРЛИ, ед. хр. 14, л. 48 об.—52.
521
темноватое яйцо в темени неба и по бо<кам> голубизна. горизон<та>, где купают<ся> молоды<е> <...> сосны. <...>
Я понял, что значит радость совершенная, которую Христос имеет в себе, радость от ощущения любви Отчей, что Бог Отец возлюбил нас. Если заповеди Христов<ы> соблюдем, то возлюбит Отец.
Иванов шел ощупью. Как многие люди того времени, он поначалу совершенно не знал богослужения, никогда не читал святых отцов. Но с детской верой он стал ловить каждое слово богослужебных песнопений и молитв, и это было семенем, павшим не в тернии и при дороге, а на добрую почву. Многое познанное им интуитивно уже в те годы, познано целиком в русле православного вероучения. Ряд же «интуиции» более родствен учению евангельских христиан, с которыми Иванов сблизился ненадолго в начале 1910-х годов. Ему пришлось пронести крест семейной жизни с душевнобольными женой и дочерью, крест тюрьмы и ссылки, тяжкий, хоть и незаметный, крест «выживания» по возвращении из ссылки. Скончался Иванов в первую блокадную зиму, 4 января 1942 года, непрестанно благословляя жену, дочь и сестру той именно Книгой, с которой, как мы знаем, он всю жизнь не расставался.
Размышления о нагорной радости стали первоосновой задуманной Ивановым книги толкований на Евангелие. Над этой книгой он продолжал работать и в устюжской ссылке в конце 1920-х — нач. 1930-х годов. Рукописи «Толкования Евангелия» занимают в хранящейся в ИРЛИ коллекции М. С. Лесмана целую коробку. Наиболее полно истолковано Евангелие от Иоанна (и прежде всего его Пролог). Не сохранилось (кроме разрозненных записей) или не было написано толкование на Евангелие от Матфея. Анализ этого незавершенного труда Иванова не входит сейчас в нашу задачу.
В заключение приведем лишь один фрагмент из толкования на первую главу Евангелия от Иоанна, позволяющий получить представление о поэтике этой книги и о своеобразии ивановской лирической экзегезы.
«Да будет свет!» —
так Солнце-Слово говорит в Своем ликующем восходе.
И мip-земля из лона ночи возникает перед нами,
словно вновь творится лоном Бога-Духа,
и освещаясь в лоне неба, оживает все,
и голоса, и крылья, и всяческая плоть,
ибо свет солнца — жизнь
и жизнь есть свет солнце в человеках.
И в утре года «Первая Весна»,
522
как «первая любовь»,
Невеста Слова-Солнца,
грядет с зимы навстречу Жениху
грядет младой «Снегурочкой»
вся в снежной белизне ее преображения,
в белизне седой волны главы
младого старца Иоанна Богослова.
Одежды ее тают как закон;
преображаясь блещут солнцем:
обращаются в поток воды живой
весеннего влечения к синим далям
и Mip становится текущим в огненное море
лона Бога Духа
в живот Вечный,
ликуя к Богу Слову Жениху,
восшедшему на небесах как на водах.
И солнце и весна есть жизнь — свет человеков.
Человек есть жизнь и свет,
когда в нем Солнце и Весна как первая любовь.
Человек есть Слово,
сотворенное по образу и по подобью Бога в лоне духа.
И видит человек лик человека в Солнце и весне.
Олицетворяет; во вдохновении обличает,
прозревает лики невидимого в твари,
лицо невидимого Бога,
создавшего его по образу и по подобью Своему.
И «prima vera» первая весна,
есть первая любовь и вера.
Она есть обличение невидимых вещей и надежды весть.
И вера-лоно Духа-Бога исходит от Отца
и дышит «в невидимых вещей»,
свидетельствуя нам о Боге и о Слове истинном
Единородном от Отца.
Не велико ли Солнце, не велика ли Весна?
и не велик ли Человек в них?
Но час начала и конца разорван
в сотворенном слове, в не единородном.
И меркнет солнце и весна без слова в лоне Бога.
Их свет и жизнь тьма объемлет.
Объемлет тьма и очи человека,
когда отходит Лона-Бога-Духа, дышащий где хочет:
и умирает человек.
При смерти как и при рожденьи
Лоно Бога свидетельствует смертным о себе,
своим видением, своею странною Великой Тишиною.
И в лоне Бога-Духа свидетельство о слове об Единородном
Сыне;
в котором смерть с рожденьем воедино
Воскресеньем и жизнью преображены.