Текст статьи
Борьба со змеем — один из архаичных фольклорных сюжетов, в котором ярко выражены мифологические корни. Он представлен в мифологии и религии многих народов мира, практически во всех эпических традициях, особенно ярко — в христианском предании о Святом Георгии и в таких шедеврах мировой литературы, как «Песнь о Нибелунгах», «Тристан и Изольда», «Повесть о Петре и Февронии» и др.
Змей — один из самых многозначных символов мировой культуры. Определяя символическое значение образа змея, Вяч. Вс. Иванов пишет, что змей — «символ, связываемый с плодородием, землей, женской производящей силой, водой, дождем, с одной стороны, и домашним очагом, огнем (особенно небесным), а также мужским оплодотворящим началом — с другой»1. В его статье дан широкий обзор мифов и религиозных представлений о змее у народов Востока, Африки, Америки, Австралии, Европы.
Сюжет былины «Добрыня и змей» хорошо и достаточно полно изучен в русской фольклористике2, тем не менее есть и дискуссионные, и неизученные аспекты. Такой дискуссионной проблемой является проблема типологии и поэтики этого былинного сюжета. Она актуализирована недавней монографией B. П. Аникина «Былины: Метод выяснения исторической хроно-
_______
1 Иванов В. В. Змей//Мифы народов мира. М., 1980. Т. 1. С. 468.
2 Это прежде всего работы: Миллер О. Ф. Сравнительно-критические наблюдения над слоевым составом народного русского эпоса: Илья Муромец и богатырство Киевское. СПб., 1869; Буслаев Ф. И. Бытовые слои русского эпоса//Журнал Министерства народного просвещения. 1871. T. CLIV. Отд. 2. C. 203—239; Миллер В. Ф. Экскурсы в область русского народного эпоса. М., 1892; Сидоров Н. П. Заметка к былинам о Добрыне-Змееборце//Памяти П. Н. Сакулина. М., 1931. С. 259—266; Пропп В. Я. Русский героический эпос. М., 1958; Смолицкий В. Г. Былина о Добрыне и змее//Русский фольклор. 1971. Вып. XII. С. 181—192; Путилов Б. Н. Русский и южнославянский героический эпос: Сравнительно-типологическое исследование. М., 1971; Аникин В. П. Былины: Метод выяснения исторической хронологии вариантов. М., 1984, и др.
74
логии вариантов», которая посвящена сравнительному изучению 78 вариантов былины «Добрыня и змей». По словам самого В. П. Аникина, он дает классификацию вариантов «на основе различения идейно-художественного развития традиционного сюжета»3. Исследователь выделяет «три идейно-художественных компонента» — сказочный, героический и религиозно-духовный, на основе которых он предлагает две версии былинного сюжета — «сказочно-богатырскую» (четыре группы) и «сказочную» (две группы), определяет их историко-хронологическую соотнесенность, дает сопоставительный анализ с духовными стихами и апокрифами.
Классификация, предложенная В. П. Аникиным, вызывает, на мой взгляд, возражения. Прежде всего в ней нет общего принципа классификации: категории «сказочное», «героико-богатырское» и «религиозно-духовное» — все это явления разного эстетического порядка, и именно поэтому она бессистемна. Варианты былин в этой классификации настолько перетасованы, что теряется не только их эстетическое качество, но и художественная целостность. В одном сюжете, как правило, представлены разные с «историко-хронологической» точки зрения «компоненты», и при отсутствии подобной художественной «чистоты» предложенная В. П. Аникиным классификация может быть только умозрительной, не учитывающей современный опыт изучения исторической поэтики, в рамках которой особое значение имеет концепция сюжета в незавершенном труде А. Н. Веселовского «Поэтика сюжетов».
А. Н. Веселовский рассматривает сюжет как «комплекс мотивов»4. Под мотивом он понимает «формулу, отвечавшую на первых порах общественности на вопросы, которые природа всюду ставила человеку, либо закреплявшую особенно яркие, казавшиеся важными или повторявшиеся впечатления действительности»5. По мнению А. Н. Веселовского, «простейший род мотива может быть выражен формулой a+в: злая старуха не любит красавицу — и задает ей опасную для жизни задачу»6. Признаком мотива он считает «его образный одночленный схематизм; таковы неразлагаемые далее элементы низшей мифологии и сказки: солнце кто-то похищает (затмение); молнию-огонь сносит с неба птица; у лосося хвост с перехватом: его ущемили и т. п.»7. Второе определение мотива у А. Н. Веселовского: «Под мотивом я разумею простейшую повествовательную еди-
_______
3 Аникин В. П. Былины: Метод выяснения исторической хронологии вариантов. С. 161. Ср.: С. 7—164.
4 Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989. С. 301.
5 Там же.
6 Там же.
7 Там же.
75
ницу, образно отвечавшую на разные запросы первобытного ума или бытового наблюдения»8.
С критикой и уточнением концепции А. Н. Веселовского выступил В. Я. Пропп в книге «Морфология сказки»: «По Веселовскому, мотив есть неразлагаемая единица повествования. Однако те мотивы, которые он приводит в качестве примеров, раскладываются. Таким образом, вопреки Веселовскому, мы должны утверждать, что мотив не одночленен, а разложим. Последняя разложимая единица как таковая не представляет собой логического или художественного целого. Соглашаясь с Веселовским, что часть для описания первичнее целого (а по Веселовскому мотив и по происхождению первичнее сюжета), мы впоследствии должны будем решить задачу выделения каких-то первичных элементов иначе, чем это делает Веселовский»9. Упрек В. Я. Проппа выглядит убедительно, но в его аргументации есть и спорные моменты: он не учитывает в определении мотива слово «образный» (у Веселовского — «образный одночленный схематизм»). Так, формулу мотива Веселовского «a+в» можно представить и тематически: «солнце кто-то похищает» — как похищение солнца. В свою очередь, этот «образный одночленный схематизм» раскладывается на ряд действий похищения, поэтому основной признак мотива все-таки не действие, а образ, который возникает как целостное обобщение действия или последовательности действий.
В качестве повествовательной единицы в сказке В. Я. Пропп выделяет функции действующих лиц: «Под функцией понимается поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его значительности для хода действия»10. Действительно, мотив функционален, но не совсем в том смысле, как понимал функцию В. Я. Пропп («исполнение»). По-видимому, и функция имеет не один, а ряд признаков. Так, приводившийся выше мотив «похищение солнца» может быть разложен на ряд функций: кем? кому или для кого? когда? где? зачем или почему? как или чем?
В. Я. Пропп выявил в русской волшебной сказке 31 функцию, но наряду с «функциями» он использует и другое понятие — «мотивировки». Примечательно, что в его конкретном анализе сказок можно найти не только «функции», но и «мотивы» в их классической формуле «а+в», что особенно заметно в его аналитических пересказах некоторых сказочных сюжетов в «Приложении», а уже в следующих книгах «Исторические корни волшебной сказки» (Л., 1946) и «Русский героический эпос» (М., 1955) В. Я. Пропп в полной мере использует категории «мо-
_______
8 Там же. С. 305.
9 Пропп В. Я. Морфология сказки. М., 1969. С. 18.
10 Там же. С. 25.
76
тив», «сюжет», «образ» в анализе волшебной сказки и былины.
По наблюдению Б. Н. Путилова: «Для большинства фольклористов мотив в фольклорном произведении — это относительно самостоятельный, завершенный и относительно элементарный отрезок сюжета»11. Следует отметить, что Б. Н. Путилову удалось восстановить в научном статусе категорию «мотив», которая далеко не исчерпала свои познавательные и эстетические возможности. По его определению, «эпический мотив — это типовая формула, являющаяся специфическим средством реализации одного из типовых элементов эпического сюжетного арсенала»12. Более подробно эти подходы к изучению мотива и сюжета разработаны в монографии Б. Н. Путилова «Героический эпос и действительность»13.
Свидетельством успешного изучения жанра предания в аспекте анализа мотивов является и монография Н. А. Криничной «Русская народная историческая проза». По ее мнению, мотив — «это сложное структурное единство, в котором определяющая роль принадлежит действию или состоянию, а определяемыми являются субъект, объект, обстоятельства действия или состояния, оказывающие в большей или меньшей степени влияние на основополагающий элемент — предикат»14. Плодотворность такого подхода демонстрируется результатами предпринятого исследования — системным аналитическим описанием жанра, что само по себе уникально.
Итак, мотив структурен, функционален, вариантен, представляет собой образную целостность, является «простейшей повествовательной единицей» сюжета, а сам сюжет — «сложной схемой» или «комплексом мотивов». Попытаемся с этой точки зрения проанализировать сюжет былины «Добрыня и змей» в эпической традиции Рябининых—Андреевых.
Эта эпическая династия сказителей хорошо известна в мировой фольклористике, благодаря записям выдающихся собирателей русского фольклора от четырех поколений сказителей, что позволило наблюдать за развитием эпической традиции. Первые записи были сделаны П. Н. Рыбниковым (1860) и А. Ф. Гильфердингом (1871) от Т. Г. Рябинина, который, как известно, «перенял» былины от Ильи Елустафьева и своего дяди Игнатия Андреева. От Т. Г. Рябинина записано 26 сюжетов, от И. Т. Рябинина записано 5 былин и 2 фрагмента (хотя он исполнял 17 сюжетов). От его племянника и пасынка
_______
11 Путилов Б. Н. Мотив как сюжетообразующий элемент//Типологические исследования по фольклору. М., 1975. С. 143.
12 Там же. С. 145.
13 Путилов Б. Н. Героический эпос и действительность. Л., 1988. С. 137—204.
14 Криничная Н. А. Русская народная историческая проза: Вопросы генезиса и структуры. Л., 1987. С. 18.
77
И. Г. Андреева сохранилось 9 записей былин и 8 фрагментов, из записей его сына П. И. Андреева наибольшую фольклористическую ценность имеют первые записи, сделанные летом 1926 года.
Сюжет былины «Добрыня и змей» записан от всех поколений сказителей. Полный текст дал Т. Г. Рябинин, но уже во втором, третьем и четвертом поколениях произошло разделение сюжета на две части — «Первый бой Добрыни со змеем» и «Второй бой Добрыни со змеем». На первый взгляд сюжет производит впечатление контаминации, но контаминация, если и была, то произошла давно. Самые ранние записи былины, сделанные в разных регионах России, дают именно двухчастный сюжет (например, превосходная запись этого сюжета представлена в сборнике Кирши Данилова).
Работ, в которых бы анализировались мотивы былины «Добрыня и змей», нет. Вместе с тем можно встретить эпизодические выделения мотивов. Так, например, В. Я. Пропп говорит о «мотиве пленения змеем людей» и «мотиве освобождения пленных»15, но не выделяет другие мотивы. Ряд мотивов отмечен в указателе Л. А. Астафьевой, но ее классификация фрагментарна и бессистемна из-за отсутствия единого принципа определения и нерасчлененности значений категорий «мотив», «сюжетная ситуация», «повествовательное звено» (вариант: «сюжетное звено»)16.
Один из традиционных эпических мотивов — происхождение героя. С него начинаются многие былины и мифы разных народов. Родословие открывает такие известные тексты, как священная история человечества в книге «Бытие» (V, 1—32), другие книги Ветхого Завета, Евангелие от Матфея (I, 1—17), входит в состав Евангелия от Луки (III, 23—38). Обычно, прежде чем представить героя, называют всех предков. В сюжете былины «Добрыня и змей» мотив происхождения героя имеет важное значение: с него начинаются почти все былины о первом или о двух поединках Добрыни со змеем. Этот мотив по-разному разрабатывается сказителями. Примером подробной разработки мотива может служить начало былины «Добрыня купался — змей унес» из сборника Кирши Данилова:
Доселе Резань она селом слыла,
А ныне Резань словет городом,
А жил во Резани тут богатый гость,
А гостя-та звали Никитою,
Живучи-та, Никита состарелся,
_______
15 Пропп В. Я. Русский героический эпос. М., 1958. С. 203.
16 Астафьева Л. А. Указатель мотивов, сюжетных ситуаций и повествовательных звеньев богатырских былин//Фольклор: Проблемы историзма. М., 1988. С. 200—229.
78
Состарелся, переставился.
После веку ево долгова
Осталось житье-бытье богатство,
Осталось ево матера жена
Амелфа Тимофеевна,
Осталось чадо милая,
Как молоды Добрынюшка Никитич млад.
А и будет Добрыня семи годов,
Присадила ево матушка грамоте учиться,
А грамота Никите в наук пошла,
Присадила ево матушка пером писать.
А будет Добрынюшка во двенадцать лет,
Изволил Добрыня погулять молодец
Со своею дружиною хоробраю
Во те жары петровские17.
В эпической традиции Рябининых—Андреевых мотив происхождения героя разработан с разной полнотой: 10 стихов у Т. Г. Рябинина, 11 стихов у И. Т. Рябинина, 8 стихов у И. Г. Андреева, 6 стихов у П. И. Андреева. Мотив структурен: в его состав входят родословие героя, молодецкие забавы Добрыни и его возвращение к матери. Родословие героя у Рябининых—Андреевых обладает устойчивой формульностью. Это единственное двустишие, которое с незначительными вариациями сохраняется у всех сказителей: «Да й (как) спородила Добрыню родна матушка Да возростила до полного до возраста». Мотивы вариантны: за редким исключением дословные совпадения незначительны. В данном случае это особенно наглядно в развитии мотива молодецких забав (и очевидно в других случаях). В целом мотив происхождения героя функционален: он не только представляет героя, но и вводит слушателя в развитие действия (молодецкие забавы и возвращение к матери).
Особая проблема — развитие мотива, его «сокращение» и «расширение». Возможно и объединение нескольких мотивов в одном, и разложение одного мотива на ряд составляющих.
Обычный тип связи мотивов в сюжете — сочинение (последовательное соединение), но в образной нерасчленимости мотивов может возникать и подчинение, которое проявляется в иерархии мотивов.
«Сокращение» мотивов происходит за счет их контаминации, неразработанности и пропуска некоторых из них, включения одних мотивов в состав других. Иx«расширение» происходит из-за того, что любое типическое действие имеет свои составляющие, разложение этого действия на составляющие — его алгоритм. Правда, повествовательный алгоритм может не совпадать с реальным алгоритмом действия. Алгоритм повествования из-
_______
17 Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М., 1977. С. 182.
79
бирателен, жанрово обусловлен, представленное в эпическом сюжете действие «этикетно». Понятие «литературный этикет» ввел Д. С. Лихачев. По его характеристике, литературный этикет в древнерусской литературе «вызывал особую традиционность литературы, появление устойчивых стилистических формул, перенос целых отрывков одного произведения в другое, устойчивость образов, символов-метафор, сравнений и т. д.»18. В устном народном творчестве не менее жесткая нормативность, чем в средневековой литературе. На мой взгляд, необходимо ввести это понятие и в фольклористику. Так, литературный герой, получая поручение, может обрадоваться, воспринять как должное, огорчиться, обидеться, возмутиться и т. д. Былинный герой, как Добрыня на пиру у князя Владимира в анализируемых текстах, может лишь закручиниться. Реакция героя задана и стереотипна. Подобной былинной этикетностью обладают многие мотивы данного сюжета: сборы, совет с матерью перед поединком, отъезд Добрыни в «чисто поле».
Структурность мотива иерархична. Есть главные и подчиненные мотивы. В разных записях один и тот же мотив может быть и главным, и второстепенным. Состав главных и второстепенных мотивов в каждой записи сюжета индивидуален, но сохраняет тенденцию к устойчивости в рамках одной эпической традиции.
Результаты анализа поэтики сюжета былины «Добрыня и змей» могут быть представлены в виде следующей схемы. В первой колонке даны главные и подчиненные мотивы. Под цифрами указаны главные мотивы, которые являются ведущими (или «порождающими») в данном сюжете и в полной мере обладают признаками мотива по Веселовскому — имеют образную целостность и завершенность. Многие из этих мотивов имеют свои составляющие — подчиненные мотивы. Они могут быть более или менее разработанными. В вариантах былины, записанных от других сказителей, встречается и более полная и обстоятельная разработка этих мотивов, но в эпической традиции Рябининых—Андреевых их состав именно таков. Во второй, третьей, четвертой и пятой графе указаны пронумерованные стихи в записях былины от Т. Г. Рябинина, И. Т. Рябинина, И. Г. Андреева, П. И. Андреева19, которые определяют границы мотивов. Свободные позиции означают отсутствие мотива в записи от данного сказителя.
_______
18 Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1971. С. 109.
19 Тексты былины «Добрыня и змей» в эпической традиции Рябининых—Андреевых опубликованы: Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. М.; Л., 1950. Т. 2. С. 54—67; Ляцкий Е. Сказитель И. Т. Рябинин и его былины//Этнографическое обозрение. 1894. Кн. 23. Вып. IV. С. 140—146; Былины И. Г. Рябинина. Петрозаводск, 1940. С. 64—71, 117; Онежские былины//Летописи. М., 1948. Т. 13. С. 449—452.
80
| Поэтика сюжета былины «Добрыня и змей» | Т. Г. Рябинин | И. Т. Рябинин | И. Г. Андреев | П. И. Андреев |
| 1. Зачин | ||||
| 2. Происхождение героя: родословие | 1—2 | 1—4 | 1—2 | 1—2 |
| молодецкие забавы | 3—5 | 5—11 | 3—8 | 3—6 |
| возвращение к матери | 6—10 | |||
| 3. Запрет матери: | ||||
| обращение к Добрыне | 12—13 | 12—18 | 8 | |
| запрет | 14—29 | 19—39 | 9—18 | |
| 4. Нарушение запрета: | ||||
| ослушание | 30—33 | 40—41 | 19—20 | |
| сборы в «чисто поле» | 34—46 | 42—48 | 21—41 | |
| выезд | 47—48 | 49 | 42—48 | |
| приезд в «чисто поле» или в горы | 49—50 | 50—52 | ||
| «охота» Добрыни | 51—54 | 53—56 | ||
| путь к Сорочинским горам | 55—61 | 57—64 | 49 | |
| топтание змеенышей | 62—64 |
64—68,
74—79 |
50 | |
| заминка коня и ее преодоление | 65—67 | 69—73 | 51—64 | |
| возвращение в Киев | 68—76 | 80—85 | ||
| воспоминание о запрете матери | 55—58 | |||
| поездка на Пучай-реку | 77—79 | 86—88 | 65—69 | |
| приезд | 80—86 | 89—90 | 70—72 | |
| купание: | 87—108 | 111—121 | 90—96 | |
| совет девушек | 90—97 | 96—106 | 97—101 | |
| ответ Добрыни | 98—102 | 107—110 | 84—89 | |
| купание | 103—108 | 111—121 | 90—96 | |
| 5. Первый поединок Добрыни со змеем: | ||||
| появление змея | 109—118 | 122—127 | 97—101 | |
| угроза змея | 119—126 | 128—134 | 102—110 | |
| возвращение на «свой» берег | 127—131 |
152—154,
159 |
119—120 | |
| воспоминание о материнском запрете | 132—139 | 135—151 | 116—118 | |
| нападение змея | 140—144 | 155—158 | 111—115 | |
| отсутствие оружия | 145—154 | 160 | 121 |
81
| обнаружение оружия | 155—157 | 161—162 | 122 | |
| нанесение удара | 158—160 | 163—167 | 123—126 | |
| падение змея | 161—167 | 168—172 | 127—131 | |
| 6. Победа (первая): | ||||
| мольба змея о пощаде и предложение уговора | 168—176 | 173—184 | 132—134 | |
| заключение уговора | 177—182 | 185—192 | 140—144 | |
| обряжение в праздничные одежды | 183—187 | 193—197 | 152—156 | |
| выезд и наблюдение за змеем | 188—191 | 198—199 | ||
| 7. Похищение Забавы Путятичны | 192—196 | 200—211 | 145—152 | |
| 8. Возвращение в Киев | 197—210 | 212—238 | 157—170* | |
| 9. Пир у князя Владимира: | ||||
| хождение Добрыни по пирам | 211—215 | 1—9 | ||
| обращение князя Владимира с поручением | 216—228 | 10—28 | ||
| молчание богатырей | 229—232 | 29—36 | ||
| снаряжение посольств Михайло Потыка и Ильи Муромца | 233—254 | 87—107 | ||
| 10. Поручение: | ||||
| совет Алеши Поповича | 255—269 | 37—61 | ||
| поручение | 270—283 | 62—86 | ||
| кручина Добрыни и возвращение домой | 285—294 | 108—115 | ||
| 11. Совет Добрыни с матерью: | ||||
| вопрос матери | 295—301 | 116—123 | ||
| ответ Добрыни | 302—318 | 124—143 | ||
| совет матери | 319—322 | 144—150 | ||
| исполнение совета | 323—326 | 151—155 | ||
| 12. Второй поединок Добрыни со змеем: | ||||
| сборы | 327—344 | 156—184 | ||
| прощание с матерью | 345—353 | 185—193 | ||
| выезд | 354—364 | 194—199 |
_______
* По словам П. И. Андреева: «Второй бой папаша раз пропел, но я не берусь» (Онежские былины//Летописи. Кн. 13. С. 449).
82
| заминка коня | 365—367 | 200—204 | ||
| выявление чудесных свойств коня и одоление змеенышей | 368—386 | 205—217 | ||
| снаряжение для поединка | 387—398 | 218—225 | ||
| проникновение в «норы змеиные» | 399—406 | 226—235 | ||
| обнаружение полона | 407—416 | 236—240 | ||
| нахождение Забавы и змея | 417—419 | 241—244 | ||
| обращение к Забаве | 420—427 | 245—250 | ||
| вызов змея | 428—440 | 251—254 | ||
| упрек Добрыни | 441—446 | 255—264 | ||
| 13. Победа (окончательная): | ||||
| увод Забавы | 447—449 | 265—280 | ||
| освобождение полонов | 450—457 | |||
| магическое запирание змея в норе | 281—288 | |||
| 14. Возвращение Добрыни в Киев | 458—469 | 289—308 | ||
| 15. Финальная формула завершения сюжета | 470 | 239 | 309 | 171 |
Как видно из этой сюжетной схемы, ведущие мотивы представлены у всех Рябининых—Андреевых. Они обязательны почти во всех записях былины от других сказителей и характеризуют этот сюжет. В схеме показана также и структура мотивов, особенно таких как происхождение героя, запрет матери, нарушение запрета, первый поединок Добрыни со змеем, первая победа Добрыни, пир у князя Владимира, поручение князя, совет Добрыни с матерью, второй поединок Добрыни со змеем, окончательная победа Добрыни. Сравнительный анализ вариантов позволяет выявить высокую степень сохранения составляющих мотивов. Изменения последовательности мотивов незначительны. Так, в разной последовательности располагаются мотив воспоминания о запрете матери купаться в Пучай-реке и мотив нападения змея на Добрыню. Иногда это вызвано разделением сюжета на две части. Например, в мотиве пира у князя Владимира в записи И. Г. Андреева происходит перестановка мотивов снаряжения посольств Михайло Потыка и Ильи Муромца и совета Алеши Поповича, в которых дается краткий пересказ содержания первой части былины (первый поединок Добрыни со змеем).
83
Есть и различия в функциях мотивов. Так, например, переосмыслен мотив поручения в записи от И. Г. Андреева. Традиционное словесное обращение князя Владимира к Добрыне сказитель заменяет выразительным и знаменательным жестом: князь Владимир подносит Добрыне «чарочьку», которую герой принимает и тем самым соглашается исполнить поручение князя. По-разному осмысливался и мотив заминки коня. Издревле это предвестие злых и враждебных человеку сил. В этом сюжете он предвещает появление змея. П. И. Андреев переосмыслил этот мотив как нанесение ущерба герою:
А ведь эти малы лютые змееныши
Подточили Добрынино добрó копьё,
Ему резвы ноженьки по щеточкам... (51—53)
Здесь заминка коня — признак его усталости от ратных подвигов. Добрыня вспоминает о совете матери и преодолевает «заминку» коня с помощью магических средств:
Там берет он в руку плеточку шелкóвую,
А он бил коня спервá междý ушей,
А потом меж ноги́, ноги́ задния,
А он бил коня, сам приговаривал:
— «Ай ты, волчья сыть, ты, травяной мешок!
Ты везти не хошь али итти не мошь?..»
У Добрыни добрый конь да стал поскакивать,
Стал от ног змеёнышей отряхивать (59—66).
С творческим переосмыслением мотива окончательной победы связано появление нового составляющего мотива запирания Добрыней змея в норе, что произошло в варианте И. Г. Андреева, где этот мотив предстает магическим обрядом, состоящим из трех действий: запирания «дверьми железными», «запорами медными» и своим словом:
«А теперь ты, змеище, ведь там сиди.
Не бывать тебе, змеи, да й на белóм свети,
Не видать тебе, змея, да света белого, —
Не видать тибе да солнца красного» (285—289)
Предложенный анализ поэтики сюжета былины позволяет исполнить одну из важнейших .задач исторической поэтики — «определить роль предания в процессе личного творчества»20. В данном случае мотив позволяет выяснить роль индивидуального и традиционного в сохранении эпических преданий. Мотив оказывается основной категорией, объясняющей сохранение и развитие эпической традиции.
Таким образом мотивы приобретают новые художественные смыслы.
_______
20 Веселовский А. Н. Указ. соч. С. 300.
84