Текст статьи
Новая эпоха, открывшая читателям произведения Гоголя последнего периода его жизни, поставила перед исследователями целый ряд проблем как текстологического, так и историко-литературного характера. Многие десятилетия в архивах Киева, Москвы и Санкт-Петербурга невостребованными хранились рукописи Гоголя: тетради его выписок из творений святых отцов и богослужебных книг. Эти материалы (около 18 печатных листов) впервые были изданы в последнем девятитомном собрании сочинений писателя1. Опубликованныетексты показывают позднего Гоголя в новом свете и в то же время заставляют пересмотреть многие традиционные представления о его духовном облике. Как не раз признавался Гоголь, сочинения его самым непосредственным образом связаны с его духовным образованием.
В статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» Гоголь указал на три источника самобытности, из которыхдолжны черпать вдохновениерусские поэты. Это народные песни, пословицы и слово церковных пастырей (в другом месте статьи он называет церковные песни и каноны). Можно с уверенностью сказать, что эти источники имеют первостепенное значение и для эстетики Гоголя.
В свое время профессор Григорий Петрович Георгиевский, хранитель рукописей Румянцевского музея (ныне Российская государственная библиотека) напечатал подготовительные материалы Гоголя фольклорного и этнографического характера, свидетельствующие о серьезности научных
__________
© Воропаев В. А., 2001
1 См.: Гоголь Н. В. Собрание сочинений: В 9 т. / Сост., подг. текстов и коммент. В. А. Воропаева, И. А. Виноградова. Т. 8. М., 1994.
241
занятий писателя. Выписки Гоголя из творений святых отцов и учителей Церкви, Кормчей книги и служебных Миней открывают новое в его творческих устремлениях. Отсюда тянутся нити к «Размышлениям о Божественной Литургии» и второму тому «Мертвых душ», «Выбранным местам из переписки с друзьями» и «Авторской исповеди».
Большая часть этих выписок сделана Гоголем зимой 1843/44 года в Ницце. Можно думать, однако, что уже в школьные годы он ознакомился с «Лествицей» преподобного Иоанна Синайского. Образ лестницы, соединяющей землю с небом, — один из любимейших у Гоголя. Он встречается уже в одном из самых ранних его произведений — в повести «Майская ночь, или Утопленница» (1829): «Ни один дуб у нас не достанет до неба, — сожалеет красавица Ганна. — А говорят, однако же, есть где-то, в какой-то далекой земле, такое дерево, которое шумит вершиною в самом небе, и Бог сходит по нем на землю ночью перед Светлым праздником. — Нет, Галю, — отвечает ейкозакЛевко, — уБога есть длинная лестница от неба до самой земли. Ее становят передСветлымВоскресением святые архангелы;и как только Бог ступит на первую ступень, все нечистые духи полетят стремглав и кучами попадают в пекло, и оттогона Христов праздник ни одного злого духа не бывает на земле»2.
Этот же образ мы находим и в заключительной главе «Выбранных мест из переписки с друзьями» — «Светлое Воскресенье» — последнем напечатанном при жизни произведении Гоголя. Говоря о желании избранных людей провести Светлый праздник «не в обычаях девятнадцатого века, но в обычаях вечного века», Гоголь восклицает: «Бог весть, может быть, за одно это желанье уже готова сброситься с небес нам лестница и протянуться рука, помогающая возлететь по ней» (VIII, 416).
В православной святоотеческой литературе «лествица» — один из основных образов духовного возрастания. Он восходит кБиблии, а именно к28-й главеКниги Бытия(ст. 10—17), где описывается видение патриарха Иакова: «И сон виде: и се, лествица утверждена на земли, еяже глава досязаша до небесе, и ангели Божии восхождаху и низхождаху
__________
2 Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: В 14 т. Т. 1. <Л.>, 1940. С. 155—156. Сочинения и письма Гоголя, кроме особо оговоренных случаев, цитируются по этому изданию. В дальнейшем ссылки на него даются в тексте с указанием тома (римской цифрой) и страницы (арабской цифрой).
242
по ней» (28:12). Этот фрагмент входит в паремии (избранные места из Священного Писания), читаемые в церкви на Богородичныепраздники, и встречается во многихакафистах:Пресвятой Богородице — «Радуйся, лествице небесная, Еюже сниде Бог; радуйся, мосте, преводяй сущих от земли на небо»; святителю Николаю, небесному покровителю Гоголя, — «Радуйся, лествице, Богом утвержденная, еюже восходим к небеси…» Примеры такого словоупотребления мы находим и в выписках Гоголя из церковных песней и канонов служебных Миней.
Сохранились свидетельства, что Гоголь внимательно изучал «Лествицу» и делал из нее подробные выписки. Как глубоко жил этот духовный образ в сознании писателя, можно видеть, например, по его предсмертным словам: «Лестницу, поскорее, давай лестницу!..»3 Подобные же слова о лестнице сказал перед кончиной святитель Тихон Задонский, один из любимых писателей Гоголя, сочинения которого он перечитывал неоднократно.
Дошедший до нас автограф Гоголя, хранящийся ныне в Рукописном отделе Пушкинского Дома и датируемый приблизительно 1843 годом, включает в себя выписки из «Лествицы» в том переводе, который был издан в Москве в 1785 году с названием «Лествица, возводящая на небо». Цитаты и реминисценции из нее встречаются в письмах Гоголя первой половины 1840-х годов. По всей видимости, в своих заграничных странствиях Гоголь имел при себе составленный им еще раньше рукописный сборник.
Зимой 1843/44 г. в Ницце, живя у своих друзей Виельгорских, Гоголь делает выписки в особую тетрадь из творений святых отцов и учителей Церкви, пользуясь в основном академическим журналом «Христианское Чтение» за 1842 год. Эта рукопись дошла до нас в двух копиях, хранящихся ныне в Центральной научной библиотеке Академии наук Украины. Помимо древних отцов Иоанна Златоуста, Василия Великого, Ефрема Сирина, Григория Нисского, Иоанна Дамаскина, Кирилла Александрийского и других, в этом сборнике содержатся также отрывки из сочинений современных Гоголю духовных писателей: святителя Филарета, митрополита Московского и Коломенского, Задонского затворника Георгия, епископа Костромского и Галичского
__________
3 Последние дни жизни Н. В. Гоголя: Записки его современника доктора А. Тарасенкова. 2-е изд., доп. по рукописи. М., 1902. С. 27.
243
Владимира (Алявдина), епископа Полтавского Гедеона (Вишневского), протоиерея Стефана Сабинина.
Такого же рода, но меньшего объема сборник, собственноручный и отчасти повторяющий первый, хранится в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки. С выписками из него Гоголь знакомил Александру Осиповну Смирнову, также жившую в ту пору в Ницце. «После обеда, — вспоминает она, — Ник<олай> Вас<ильевич> вытаскивал тетрадку и читал отрывки из отцов Церкви»4. Гоголь старался и своих светских друзей приучить к непраздному препровождению времени.
Тогда же у Гоголя появляется потребность глубже войти в молитвенный опыт Церкви. В письме к Сергею Тимофеевичу Аксакову из Рима от 18 марта (н. ст.) 1843 года он просит прислать ему «молитвенник самый пространный, где бы находились почти все молитвы, писанные отцами Церкви, пустынниками и мучениками» (ХII, 156). Результатом этой духовной жажды явилась толстая тетрадь (около ста листов) переписанных Гоголем из служебных Миней церковных песней и канонов (ныне хранится в Рукописном отделе Пушкинского Дома).
Эти выписки Гоголь делал не только для духовного самообразования, но и для предполагаемых писательских целей. В статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» он, в частности, замечал: «Еще тайна для многих этот необыкновенный лиризм — рожденье верховной трезвости ума, — который исходит от наших церковных песней и канонов и покуда так же безотчетно возносит дух поэта, как безотчетно подмывают его сердце родные звуки нашей песни» (VIII, 408).
Тайна этого лиризма была открыта Гоголю и известна не понаслышке, а из личного опыта. Как явствует из содержания тетради, он внимательно прочел Минеи за полгода — с сентября пофевраль — и сделал выдержки накаждыйдень.
Такой метод чтения Гоголя — с выписками — можно назвать «келейным», им традиционно пользовались, например, многие монахи. Его смысл — уяснение сложных, не поддающихся точному пониманию с первого раза духовных вопросов. К тому же, переезжая с места на место, Гоголь не мог возить с собой много книг и имел при себе лишь свою компактную походную библиотеку — рукописные сборники.
__________
4 Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М., 1994. С. 56.
244
Как видим, Гоголь не ограничился выписками из святых отцов, — работал и с богослужебными текстами. Православное богослужение заключает в себе все богословие. Гоголь, кажется, открыл это для себя раньше многих, — таким образом он припадал духом к самому авторитетному источнику знания.
Сохранившиеся тетради свидетельствуют о том, что Гоголю хорошо известна была христианская книжность. Судя по всему, он искал путей к тому, чтобы стать духовным писателем в собственном смысле этого слова. Духовная, церковная литература по форме имеет ряд отличий от литературы светской, хотя между этими видами словесности имеются некоторые общие приемы, в том числе и художественные. Но духовное творчество имеет строго определенную цель, направленную к объяснению смысла жизни по христианскому вероучению. Такое творчество основывается на Священном Писании и имеет определенные признаки. Во-первых, писатель, взявшийся решать вопросы сокровенной жизни «внутреннего человека», сам должен быть православным христианином; во-вторых, он должен иметь благословение на свои труды от архиерея или священника. В-третьих, он обязан основательно знать предшествующую традицию церковной литературы, а она корнями уходит в Святое Евангелие — источник духовного слова, резко отличающийся по своей направленности от основы, породившей художественную литературу во всем разнообразии ее проявлений. Наконец, для церковного писателя необходима живая вера в Промысл Божий, в то, что во вселенной все совершается по непостижимому замыслу ее Создателя.
В своем позднем творчестве Гоголь приблизился именно к такому пониманию целей литературы.В Ницце он написал для своихдрузей два духовно-нравственных сочинения,которыми они должны были руководствоваться в повседневной жизни, — «Правило жития в мире» и «О тех душевных расположениях и недостатках наших, которые производят в нас смущение и мешают нам пребывать в спокойном состоянии».Эту попытку духовного наставления можно представить себе как подступ к «Выбранным местам из переписки с друзьями» — в этих «правилах» содержатся многие идеи будущей книги. Здесь Гоголь открыл новый для себя жанр, близкий к традиции святоотеческой литературы.
Суть творческого развития Гоголя заключается в том, что от чисто художественных произведений, где литургическая,
245
церковная тема была как бы в подтексте, он переходит к ней непосредственно в «Размышлениях о Божественной Литургии», сочинениях, подобных «Правилу жития в мире» (собственно духовная проза), и в публицистике «Выбранных мест из переписки с друзьями». К новым жанрам позднего творчества Гоголя можно отнести и составленные им молитвы, а также систематизированные выписки из творений святых отцов и учителей Церкви — труды, характерные скорее для такого писателя-аскета, каким был, например, святитель Игнатий (Брянчанинов), чем для светского литератора. Молитвы Гоголя, написанные во второй половине 1840-х годов, свидетельствуют о его богатом молитвенном опыте и глубокой воцерковленности его сознания. Формальное выписывание — без живой веры в Бога и без послушания церковным правилам — не дало бы того сплава народного и церковного в стилистике прозы Гоголя, которая благодаря этомуотличается высокой духовностью.
Гогольстремилсявыработать такойстиль, в которомсливались бы стихии церковнославянского и народного языка. Это подтверждается и собранными им «Материалами для словаря русского языка», где представлены слова и диалектные, и церковнославянские. По Гоголю, характерное свойство русского языка — «самые смелые переходы от возвышенного до простого в одной и той же речи». При этом он подчеркивал, что под русским языком разумеет «не тот язык, который изворачивается теперь в житейском обиходе, и не книжный язык, и не язык, образовавшийся во время всяких злоупотреблений наших, но тот истинно русский язык, который незримо носится по всей Русской земле, несмотря на чужеземствованье наше в земле своей, который еще не прикасается к делу жизни нашей, но, однако ж, все слышат, что он истинно русский язык» (VIII, 358).
Эти мысли легли в основу характеристики Гоголем русского языка в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность», которую по праву можно назвать эстетическим манифестом писателя. «…необыкновенный язык наш есть еще тайна, — говорит Гоголь. — <…> он беспределени может, живойкак жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая с одной стороны высокие слова из языка церковно-библейского, а с другой стороны выбирая на выборметкие названьяиз бесчисленныхсвоих наречий, рассыпанных по нашим провинциям, имея возможность таким образом в одной и той же речи восходить до высоты,
246
недоступной никакому другому языку, и опускаться до простоты, ощутительной осязанью непонятливейшего человека…» (VIII, 408—409).
Не удивительно, что Гоголь отчасти и проник в тайну этого рождающегося языка.Приобретая драгоценныйопыт, он стремился поделиться им с друзьями-писателями, например, Николаем Языковым, которому писал 8 июля (н. ст.) 1843 года из Бадена: «В продолжение говения займись чтением церковных книг. Это чтение покажется тебе трудно и утомительно, примись за него, как рыбак, с карандашом в руке, читай скоро и бегло и останавливайся только там, где поразит тебя величавое, нежданное слово или оборот, записывай и отмечай их себе в материал. Клянусь, это будет дверью на ту великую дорогу, на которую ты выдешь! Лира твоя наберется там неслыханных миром звуков и, может быть, тронет те струны, для которых она дана тебе Богом» (ХII, 205).
Примечательно, что Гоголь работал над фольклорными текстами так же, как и над текстами богослужебных книг. Метод был один. Так, читая труды известного фольклориста и этнографа Ивана Михайловича Снегирева (из которых он делал пространные выписки), Гоголь писал своему приятелю историку Михаилу Погодину 5 мая (н. ст.) 1839 года из Рима: «Есть в русской поэзии особенные, оригинально-замечательные черты, которые теперь я заметил более и которых, мне кажется, другие не замечали <…> Эти черты очень тонки, простому глазу незаметны, даже если бы указать их. Но, будучи употреблены как источник, как золотые искры рудниковых глыб, обращенные в цветущую песнь языка и поэзии нынешней, доступной, они поразят и зашевелят сильно» (ХI, 223).
Система черновой работы Гоголя, включающая в себя выписки разного рода, в том числе церковные, отчасти приоткрывает тайну его творчества: становится возможным увидеть и понять скрытый смысл его произведений. Так, эпиграф к «Ревизору», появившийся в 1842 году, — «На зеркало неча пенять, коли рожа крива» — напоминает о Евангелии, о чем современники Гоголя прекрасно знали. Духовное представление о Евангелии как о зеркале давно и прочно существует в православном сознании. Так, например, святитель Тихон Задонский говорит: «Христианине! Что сынам века сего зеркало, тое да будет нам Евангелие и непорочное житие Христово. Они посматривают в зеркала и исправляют тело свое и пороки на лице очищают. <…>
247
Предложим убо и мы пред душевными нашими очами чистое сие зеркало и посмотрим в тое: сообразно ли наше житие житию Христову?»5
Показательно, что и в выписках, сделанныхГоголем, есть отрывок, говорящий о том же: «Те, которые хотят очистить и убелить лице свое, обыкновенно смотрятся в зеркало. Христианин! Твое зеркало суть Господни заповеди; если положишь их пред собою и будешь смотреться в них пристально, то оне откроют тебе все пятна, всю черноту, все безобразие души твоей»6.
В отношении «Тараса Бульбы» выписки позволяют проследить за мыслью Гоголя о важном вопросе: разрешает ли Церковь убивать людей на поле брани. Среди них есть такая: «Не позволительно убивать, но убивать врагов на брани и законно, и похвалы достойно»7. Запорожцы, взявшиеся защищать «святыню Православия» силою оружия, потому и потерпели поражение, что не соблюдали должного благочестия.
Выписки Гоголя проясняют также некоторые аспекты его биографии. Так, широко распространено убеждение, что Гоголь, умерший на второй неделе Великого поста, уморил себя голодом. На этом настаивал еще Чернышевский на основании воспоминаний доктора Алексея Терентьевича Тарасенкова, наблюдавшего Гоголя во время его предсмертной болезни. Современные исследователи делают попытки подвести под это предположение научный фундамент. Так, известный богослов и историк Церкви Антон Карташев в недавно переизданной у нас книге «Вселенские соборы» пишет, что Гоголь «покаянно отверг все плотское и уморил себя голодом в подвиге спиритуализма»8. Литературовед Михаил Вайскопф в своей книге «Сюжет Гоголя» утверждает, что смерть писателя «была типичным замаскированным самоубийством гностика, разрывающего плотские узы»9.
Однако Гоголь был православным христианином, исполняющим все церковные установления. Он знал, что такое
__________
5 Творения иже во святых отца нашего Тихона Задонского. М., 1889. Т. 4. С. 145 / Репринт. изд. Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, 1994.
6 Гоголь Н. В. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 8. С. 529.
7 Там же. С. 472.
8 Карташев А. В. Вселенские соборы. М., 1994. С. 289.
9 Вайскопф М. Сюжет Гоголя. Морфология. Идеология. Контекст. <М.>, 1993. С. 493.
248
смертный грех самоубийства. Правильно понимаемый и исполняемый пост никак не может послужить причиной смерти человека. А то, что Гоголь понимал пост в церковном духе, неопровержимо свидетельствуют его выписки из творений святых отцов10.
Об этом же говорят и пометы на принадлежавшей Гоголю Библии (хранящейся в Рукописном отделе Пушкинского Дома). «Пост не дверь к спасенью», — написал он карандашом на полях против слов св. апостола Павла: «Брашно же нас не поставляет пред Богом: ниже бо аще ямы, избыточествуем: ниже аще не ямы, лишаемся» («Пища не приближает нас к Богу: ибо едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем») (1 Кор. 8:8)11.
Гоголь был едва ли не единственным русским светским писателем, творческую мысль которого могли питать святоотеческие творения. В один из приездов в Оптину Пустынь он прочитал рукописную книгу — на церковнославянском языке — преподобного Исаака Сирина(с которой в 1854 году старцемМакарием былоподготовленопечатноеиздание), ставшую для него откровением. В монастырской библиотеке хранился экземпляр первого издания «Мертвых душ», принадлежавший графу Александру Петровичу Толстому, а после его смерти переданный отцу Клименту (Зедергольму), с пометами Гоголя, сделанными по прочтении этойкниги. На полях одиннадцатой главы, против того места, где речь идет о «прирожденных страстях», он набросал карандашом: «Это я писал в “прелести”»(обольщении. — В. В.), это вздор — прирожденные страсти — зло, и все усилия разумной воли человека должны быть устремлены для искоренения их. Только дымное надмение человеческой гордости могло внушить мне мысль о высоком значении прирожденных страстей — теперь, когда стал я умнее, глубоко сожалею о “гнилых словах”12, здесь написанных. Мне чуялось, когда я печатал эту главу, что я путаюсь, вопрос о значении
__________
10 См.: Гоголь Н. В. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 8. С. 489—490; 524—525.
11 См.: Виноградов И. А., Воропаев В. А. Карандашные пометы и записи Н. В. Гоголя в славянской Библии 1820 года издания // Евангельский текст в русской литературе ХVIII—ХХ веков. Вып. 2. Петрозаводск, 1998. С. 243.
12 Ср.:«Словогнило да не исходит изуст ваших(Еф. 4:29. — В. В.)! Если это следует применить ко всем нам без изъятия, то во сколько крат более оно должно быть применено к тем, у которых поприще — слово…» (VIII, 232).
249
прирожденных страстей много и долго занимал меня и тормозил продолжение “Мертвых душ”. Жалею, что поздно узнал книгу Исаака Сирина, великого душеведца и прозорливого инока. Здравую психологию и не кривое, а прямое понимание души встречаем у подвижников-отшельников. То, что говорят о душе запутавшиеся в хитросплетенной немецкой диалектике молодые люди, — не более как призрачный обман. Человеку, сидящему по уши в житейской тине, не дано понимания природы души»13.
Итак, Гоголь шел и в жизни, и в творчестве самым трудным, самым сложным путем — путем очищения, восстановления в себе образа Божия, воцерковления своих писаний. И он остался одиноким подвижником в литературе, почти никем не понятым.
__________
13 Цит. по: Матвеев П. Гоголь в Оптиной Пустыни // Русская Старина. 1903. № 2. С. 303.